Александра Никитина
Педагогическая элегия:
Снус-Мумрик и директор школы
На сцене необыкновенно красивый
утренний туман. Утренний, потому что прохладные
лучи постепенно набирают силу и расцветают
голубой зарей. Солнце светит, однако дождь не
кончается. Он так и будет лить, капать,
накрапывать на протяжении всего спектакля. И
шестнадцатилетние актеры, мокрые до нитки,
пятьдесят минут будут танцевать причудливое
«Муми-танго» в маленьких и больших озерах,
образовавшихся на клеенчатом покрытии сцены.
Грустным и светлым дождем, умывающим
от зари до зари лес, где живет множество всякой
мелюзги, где бродит со своей флейтой Снус-Мумрик,
где воздух наполнен воспоминаниями о детстве в
Муми-доме, режиссер Сергей Казарновский, кажется,
оплакивает завершенный отрезок жизни и
встречает неизвестное будущее.
Десять лет назад Казарновский открыл
общеобразовательную школу. Она была крошечная –
всего один класс начальной. Театральная студия
«Класс-Центр», существовала к тому времени уже
десять лет. Старшие воспитанники играли
шекспировскую трагедию «Ромео и Джульетта»,
пародийную рок-оперу «Эники-Беники», поэтический
спектакль «Странное дело», пели джаз, танцевали
степ и ездили на зарубежные гастроли. Старших
было много – три группы от двенадцати до
двадцати лет – всего человек шестьдесят. А
малышей – один класс. Но старшие приходили в
«Класс-Центр» только вечером, а малыши проводили
здесь всю свою жизнь: утром – обычные уроки,
потом творческие классы (театральные игры,
пластика и танец, словотворчество и сценическая
речь, изобразительное искусство, музыка), а после
– репетиции и спектакли. Кроме того, старшие
оперялись и вылетали и гнезда, а малыши росли и
постепенно заняли в жизни «Класс-Центра» главное
место.
На Большой Академической улице
строили для общеобразовательной школы-комплекса
№ 686 «Класс-Центр» новое здание. Тогда, в самом
начале истории Сергей Казарновский – инженер по
первому образованию, режиссер по второму и
педагог волею судьбы – задумал спектакль по
сказкам шведской писательницы Туве Янссон о
Муми-троллях. Он обещал эту работу второклашкам.
Ему виделся вечерний праздник в Муми-долине из
повести «Шляпа Волшебника». И заканчиваться
история должна была словами: «Ах, как сладко все
съесть, все выпить, обо всем поговорить и до того
наплясаться, что усталые ноги еле несут тебя
домой в тихий предрассветный час спать, спать!»
Может быть, тогда ему казалось, что
главное дело своей жизни он уже вот-вот завершит:
построит небывалую школу, которая будет для
детей таким же желанным пристанищем, как Муми-дом
в сказочной Муми-долине. Наверное, он видел в
своих маленьких воспитанниках мечтательного
Муми-тролля, а себя представлял Муми-папой. Но
жизнь всегда преподносит неожиданные сюрпризы.
Об этом написано и в сказках Туве Янссон. В жизни
начинающего директора строительство новой школы
(общеобразовательной и при этом театральной)
обернулось множеством стихийных бедствий,
которые всегда осложнялись непредсказуемыми
детскими выходками.
Класс рос. Дети перешли в среднюю
школу, а потом и в старшую. А спектакль о
Муми-троллях так и оставался обещанием, мечтой.
Иногда Казарновский начинал его репетировать,
потом бросал. В какой-то момент он стал притчей,
потом анекдотом, историей, в которую никто уже не
верил.
Сидя за столиком в уютном учительском
кафе, Казарновский оправдывался перед собой и
старыми друзьями: «Я превратился в прораба. Быть
директором, строить школу и ставить спектакли
одновременно невозможно!» И за десять лет, с 1992 до
2002 года Сергей Казарновский, который был когда-то
безусловным лидером детского театрального
движения, не поставил ни одного нового спектакля.
С классом, который был когда-то первым, а также и
со всеми новыми классами, набранными в 686-ю школу,
спектакли ставили другие люди.
Он попал в ловушку. И не он один, а
большинство детских театральных режиссеров и
педагогов, начинавших в 80-е годы. На их долю
выпало такое время, то самое «время перемен» из
восточной поговорки. А на детском театре оно
сказалось особенным образом. Как и в переломные
20-е годы выяснилось, что именно театральная
студия – тот спасительный плот, на который могут
вскарабкаться дети, начинающие захлебываться в
водоворотах и пене слишком бурной и нестабильной
жизни.
Но плотики, построенные по образцу
школьных театральных студий в последние
доперестроечные годы, оказались малы для новых
задач и условий. А начиная строить огромные
корабли: театры, где играют дети, театральные
школы, крупные студии, – лидеры движения
потеряли привычные формы работы и общения:
камерные, доверительные, почти семейные. И было
страшно, что, взявшись за штурвалы огромных
кораблей, они потеряют себя. Долгие годы
режиссерского, творческого безмолвия оказались
уделом многих коллег и ровесников Казарновского.
Но размах дела, задуманного им, был глобальнее,
чем у остальных, молчание длительнее и страх
перед возвращением в профессию, вероятно, глубже.
С первым школьным классом была прожита
целая жизнь – от первого урока до последнего
звонка. И все было в этой жизни: первые
обольщения, узнавание, разочарования и
раздражение, привыкание и любовь, ссоры и
примирения. Эта новая огромная жизнь проживалась
детьми и директором так полно и искренно, что не
могла стать предметом анализа и осмысления, не
успевала претворяться в творчество. И вот
выросшие малыши ушли строить свою, отдельную от
школы и директора жизнь, а Казарновский и новый
одиннадцатый класс выпустили спектакль
«Муми-танго». И получилась история о том, как
Снус-Мумрик потерял и снова обрел свою мелодию, а
вовсе не о том, как закончился праздник.
Художник Константин Розанов
организовал беспрестанный дождь, ставший
основным камертоном спектакля. Высоко над
сценой, как верхушки деревьев и кустарника
умытого леса, раскачиваются прозрачные
умывальники, в которые вставлены букеты сухих
ветвей. Эти странные экибаны открыты любому
свету и цвету. Они принимают, отражают,
трансформируют его, дробят на мелкие капли и
собирают в потоки. В глубине воды рождаются синие
сумерки и алый свет заката, зеленое утро и
полдень цвета речных кувшинок. Дождь похож на
завесу памяти. Дождь размывает слишком резкие
очертания, смывает случайный сор, а чистые краски
делает еще чище и прозрачнее.
И в этом чистом дожде появляется хор –
шестнадцатилетние девчонки и мальчишки, они же
лесная мелюзга, живущая в траве и под кустами, они
же стихии: ручей, огонь, мелодия. Хор произносит
разные фразы из сказки «Весенняя песенка» и
танцует странное, медленное и дробное, как капли
дождя, танго. И среди хора – Снус-Мумрик
(замкнутый и застенчивый Никита Спиридонов). Он
идет за дождем, идет за ручьем, идет от шумной
Муми-долины в лес одиночества, чтобы услышать
свою мелодию. А лес не хочет оставить его с
флейтой наедине. Кругом – приставучая мелюзга.
Но хуже всех самая мелкая – в дурацком
кричаще-зеленом платьице, с нелепыми косичками и
противным доставучим голосом капризная
звездочка (Марьяна Ибрагимова). Это мелкое
чучело, у которого, как выясняется, и имени-то
своего нету, почему-то уверено, что Снус-Мумрик
существует специально для ее личного
удовольствия. И костер он развел, чтобы она
погрелась, и похлебку сварил, чтобы она
попробовала, и флейту достал, чтобы она потрогала
и послушала. Снус-Мумрику и самому тошно от нее, а
тут еще все начинают ревновать: и ручей убегает, и
костер прячется, а главное – уходит мелодия. Они
все такие разные: ручей, а скорее речушка –
медлительная полноводная красавица, Огонь –
острая, тонкая, яркая завоевательница, а Мелодия
тиха, скромна, загадочна и чуть-чуть холодновата.
Но коротышка с косичками распугивает всех. Она
топает ногами, капризничает, требует, ластится и
глупо, неумело кокетничает.
Волей-неволей приходится ею
заниматься. Снус-Мумрик, видите ли, должен
придумать ей имя. Но ведь для этого приходится
вглядываться, узнавать, возможно, полюбить.
Снус-Мумрик ищет имя для малышки, а его посещают
неясные образы – не то фантазии, не то
преображенные временем воспоминания. Пролетает
нелепая птица в черно-оранжевом оперении.
Покинутый друг Муми-тролль, облачившись в
старомодный костюм, танцует нечто невообразимо
авангардное. Все это для Снус-Мумрика свое,
глубоко личное, никого не касающееся. Но
нахальная малышка стоит рядом и смотрит. И
кажется, все видит насквозь, все понимает и
толкует как-то по-своему...
И когда Снус-Мумрик станет мудрее на
целую жизнь, он узнает, как не совпадают ритмы
взрослой и детской жизни, как разнится угол
зрения у того, кто смотрит сверху, и того, кто
глядит снизу. И еще он знает теперь, что любишь не
того, кто подарил что-то тебе, а того, кого одарил
ты сам. Так рождается новая, выстраданная
мелодия, омытая струями прохладного дождя.
О чем поется в этой весенней песенке,
звучащей на закате? О том, что нельзя пропускать
ни одной встречи и ни одного расставания, потому
что из них слагается сокровищница нашей жизни. О
том, что за каждой весной неизбежно приходит
осень, но и за каждым закатом все равно
расцветает рассвет.
Создавая «Муми-танго», Сергей
Казарновский был удивительно искренен. Так
сложилась жизнь, так совпало время, что он не мог
не создать школу, не мог не заниматься потолками
и плинтусами, политесом и дипломатией, не мог не
войти в роль настоящего директора. Но все это
имело и имеет смысл только при условии, если
Муми-папа остается в глубине души
самим собой, если Снус-Мумрик способен найти
потерянную мелодию, если живое чувство способно
проливаться весенним дождем.