Даниил Норин

Английский Данте

Данте Габриэл Россетти – итальянец по происхождению, сын покинувшего родину филолога Габриеля Россетти и Франчески Порлидори – волею судьбы стал английским поэтом и художником. Поэтом замечательным, привнесшим в английский слог генетически заложенную в его прапамяти, или архетипе, латинскую, итальянскую музыку сонетов Петрарки, Микеланджело, Данте Алигьери. Имя великого создателя «Божественной комедии» мальчик получил не случайно. Его отец, преподававший в Лондонском Королевском колледже, был специалистом по Данте, знатоком и комментатором «Божественной комедии». Будучи еще совсем юным, Данте Габриэл, словно предвосхищая свое будущее, написал:

                   Нас ежечасно перемены ждут:
                   Краснеет мак, а рядом первоцвет
                   Уж отцветает; был цветок – и нет...

Он мечтал стать поэтом. И, возможно, стал бы – пишущим хорошие, грустные стихи поэтом. Посредственным. Но случилось так, что Данте Габриэл Россетти стал художником и совершил переворот, революцию в английской живописи. Именно он вместе с Джоном Эвереттом Миллесом и Уильямом Холменом Хантом создали «Братство прерафаэлитов» и положили конец застывшей «коричнево-чугунной» викторианской эпохе в искусстве.

В Париже с громом и грохотом импрессионисты свергли «монархию» Делакруа, Энгра и других академиков. В Англии прерафаэлиты бескровно и с почтением отправили на покой короля викторианской живописи Тернера – замечательного, но уже давно исчерпавшего себя художника. Но там были свои подводные камни... Англия не принадлежала к католическому миру. Англиканская церковь ничего не имела против портретной, жанровой живописи, пейзажа, но Россетти привнес в нее латинский, утонченно-ароматный и болезненный дух раннего католицизма.

На самой первой выставке «Братства прерафаэлитов», которая состоялась в 1849 году в лондонском Гайд-парке, Данте Габриэл Россетти представил свою картину «Юность Марии». Если на первые выставки бунтарей-импрессионистов в Париже зрители реагировали, как и подобало истинным французам, громкими криками и свистом, то англичане вели себя как подобает истинным джентльменам: с легкой иронической усмешкой, едва взглянув на картину, переходили к следующей. Все было очень тихо и добропорядочно. Лишь один из посетителей повел себя хоть и по-джентльменски, но все же не совсем стандартно. Это был священник. Высокий седовласый господин в круглой шляпе с зонтиком и в перчатках. Он направился прямо к низкорослому темноволосому Данте Габриэлю, стоявшему рядом со своей картиной.

– Вы автор этого произведения? – спросил англичанин, указав на картину кончиком зонта.

– Да, это моя картина, сэр, – с некоторым вызовом сказал Россетти. – Я родился в Англии. И мой родной язык – английский.

– Да. Говорите вы свободно... Но вы католик?

– Это вера моих отцов.

– Мне не нравится ваша картина, молодой человек, но тем не менее желаю успеха. – И слегка поклонившись, пастор (так успел назвать его, про себя разумеется, во время их диалога Данте Габриэл) перешел к следующей картине.

К невозмутимо стоявшему Данте Габриэлю подошел его друг, тоже прерафаэлит, чьи картины также экспонировались на выставке. Он был бледен и чем-то явно напуган:

– Знаешь, с кем ты сейчас разговаривал, Габриэл?

– Понятия не имею...

– Это... это архиепископ кентерберийский.

– Но мне-то что! Я католик, о чем и поставил в известность его преосвященство. Кстати, милейший человек. Очень хорошо воспитанный. Моя картина ему не понравилась, но тем не менее он пожелал мне успеха...

Россетти принес в английское искусство нечто ранее ему не свойственное – тонкое и изысканное. Платоническую любовь итальянского поэта эпохи Возрождения к небесному женскому образу... Любовь Петрарки к Лауре, Данте к Беатриче, Микеланджело к Виттории Колонна.

Это чувство неразделенной платонической любви Россетти испытал к художнице и поэтессе Элизабет Сиддел, каким-то непостижимым образом повторившей судьбу Лауры и Беатриче. Ее смерть была ранней, неожиданной и трагической...

После ее смерти Россетти стал вести замкнутый и весьма эксцентрический образ жизни. Поселившись в купленном им замке Тюдор-Хаус неподалеку от городка Челси, он окружил себя экзотическими животными и птицами и начал, как он писал Ханту, «нисхождение в ад». Стал пить и употреблять кокаин, но при этом написал чарующе волшебную картину «Beata Beatrix» – памятник ушедшей возлюбленной – и «Сон Данте», также навеянный мыслями о неразделенной вечной любви и смерти – единых в звездной красоте своей...

«...Россетти дал нам почувствовать, – писал исследователь творчества прерафаэлитов Фредерик Майерс, – что природа теперь лишь фон. Самые сильные чары и самые живые воспоминания передаются ценителю красоты через женский взгляд».