Марк САРТАН
Гимн
Помните, что говорил Козлик Незнайке в бытность последнего на Луне? «Ты, братец, лучше на эту картину не смотри. Не ломай голову зря. Тут все равно ничего понять нельзя. У нас все художники так рисуют, потому что богачи только такие картины и покупают. Один намалюет такие вот загогулинки, другой изобразит какие-то непонятные закорючечки, третий вовсе нальет жидкой краски в лохань и хватит ею посреди холста, так что получится какое-то несуразное, бессмысленное пятно. Ты на это пятно смотришь и ничего не можешь понять — просто мерзость какая-то! А богачи смотрят да еще и похваливают. «Нам, говорят, и не нужно, чтоб картина была понятная. Мы вовсе не хотим, чтоб какой-то художник чему-то там нас учил. Богатый и без художника все понимает, а бедняку и не нужно ничего понимать. На то он и бедняк, чтоб ничего не понимать и в темноте жить»».
Уж не знаю, что тогда Николай Носов пародировал — растленное буржуазное искусство или кондовое советское искусствоведение, но подобное отношение к «непонятному» было характерно для советского человека, воспитанного на реализме во всех его проявлениях — от критического до социалистического. Шаг вправо, шаг влево — расстрел.
Но если все-таки не расстрел, если отвлечься от классового подхода, то шаг сделать можно. И нужно. Всего лишь один маленький шажок — поверить, что художник не шарлатан, что он хотел что-то сказать, а не просто нашлепал очередную модную бессмыслицу.
Тогда непонятное превращается в непонятое, а это, согласитесь, совсем другое дело. Можно притормозить, вглядеться, задуматься, вчувствоваться, проследить ассоциации, поломать голову над смыслами и шифрами. Глядишь, что-нибудь да обнаружится...
Ровно два года назад мы с вами, дорогие читатели, открывали новую рубрику «Начиная с XX века» скандально известной работой «Отбившаяся от стада» британского художника Дэмиена Хёрста (Damien Hirst). Сегодня, в ознаменование своеобразного юбилея, мы продолжим знакомство с оригинальным языком современного искусства на примере другого произведения того же Хёрста.
Повод для его создания был вполне прозаический. Сын художника пришел из школы с пластмассовой фигуркой наполовину вскрытого мужского торса — анатомическим пособием для изучения строения человеческого тела. Хёрст вдохновился и изваял точную копию этой фигурки, только шестиметрового роста, то есть высотой с двухэтажный дом. (Кстати, впоследствии ему пришлось договариваться в фирмой-изготовителем наглядных пособий, чтобы избежать судебного преследования за нарушение авторских прав.) Теперь каждый посетитель, оказавшись в центральном зале галереи Саатчи в Лондоне, упирается в эту огромную скульптуру, торжественно названную автором «Гимн».
Можно побежать дальше, скользнув взглядом по экспонату и недоуменно пожав плечами, и потом друзьям в Москве рассказывать, какой ерундой современные художники занимаются, а коллекционеры платят за нее бешеные деньги, да еще в галереях выставляют.
Но если не хочется Козликом выглядеть, пусть и современным, да еще друзей в Незнаек превращать, то перед творением Хёрста стоит остановиться и уважительно посмотреть на него снизу вверх — тем более что иначе все равно не получится, уж больно высока статуя.
Гимн, значит. Надо полагать — человеку, раз уж человек изображен. Что ж, дело не новое. Ренессанс, помнится, этим увлекался — человек, мол, не только мера всех вещей, но вообще центр мироздания. Венец творения. Да, вот он, венец этот, аж шестиметровой высоты, как римский император какой. Только что это там виднеется? Кишки какие-то, потроха... Пищеварительный тракт, слизистые оболочки, железы, выделения...
Мерзок он внутри, этот ваш человек, так же, как и прекрасен снаружи. А оболочка телесная ох как хрупка и уязвима! Бренная плоть, вот что это. И черед ей придет обязательно, будь она хоть президентская, хоть императорская, хоть в шесть метров ее копию изваяй, хоть из бронзы отлей...
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю,
Я царь — я раб — я червь — я бог!
Гаврила Романович Державин привет передавал...