Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Искусство»Содержание №10/2007

СПЕЦИАЛЬНЫЙ ВЫПУСК

В р е м е н а   г о д а

Елена МЕДКОВА,
научный сотрудник ИХО РАО

Код вечности

«Времена года» в европейском искусстве XIX–XX вв.

Осколки разбитого зеркала

Спрашивается, какое отношение все это имеет к искусству ХIХ–ХХ вв., в котором отсутствуют стабильные и целостные живописные циклы, посвященные теме времен года? Дело как раз в разрушении целостной картины традиционных циклов бытия в мировосприятии Нового и Новейшего времени. Явление в чистом виде легко опознаваемо. Когда же перед нами не целостный феномен, а осколки разбитого зеркала, то опознание идет как раз по фрагментам. Красноречивым зачастую является не присутствие, а, наоборот, отсутствие каких-либо элементов системы, нарушение общей структуры. В этом отношении сравнение с изначальной моделью упрощает процесс выявления возникающих отклонений и искажений в новых системах видения мира и соответственно облегчает построение логических выводов.
Так, например, мы видим, как на протяжении нескольких веков космическая стройность и целостность «Великолепного часослова герцога Беррийского» работы братьев Лимбургов постепенно разрушается. Сначала изымается астрально-космическая составляющая — в творчестве Симона Бенинга и П. Брейгеля Старшего. Затем в цикле Н. Пуссена исчезает цикличность аграрно-сезонных работ и появляются эсхатологические мотивы (зима соотносится с потопом). В «галантных праздниках» рококо и во «Временах года» у Ф. Буше акценты смещаются с бытия на времяпрепровождение, с аграрно-сезонного трудового и праздничного цикла на цикл сезонных праздников и удовольствий. У Буше можно зафиксировать и вымывание сакрального элемента в общей картине временных изменений. Однако мы должны признать, что все вышеперечисленные изменения, а также кардинальное отличие в содержательном плане рокайльной трактовки времен года от традиционной не нарушают общей структуры и естественной последовательности годового цикла, что позволяет говорить о сохранении целостной картины мира до конца ХVIII в.
Все меняется с выходом на историческую сцену романтизма. В поисках сущностного ядра бытия природы и человека — залога сохранения целостности мира — романтизм обращается к космогоническим основам мифа и восстанавливает в своих правах сакральное, обесцененное в системе рококо. Однако романтическая концепция «двоемирия», строящаяся на жесткой оппозиции мира трансцендентального и обыденного, идеального и реального, высоко сакрального и «прозы жизни», природного и общественного, резко врывается в размеренное течение времени и ломает, а затем и изымает из сложившейся традиционной системы механизм посредничества между мирами — сезонно-аграрный трудовой временной цикл.
В романтической модели мира человек оказывается полностью вырванным из традиционной иерархии медиаций, между миром божественным и человеком образуется непреодолимая пропасть. Потеряв связующую нить мироздания, романтический герой теряет почву под ногами и становится обреченным на тотальное одиночество. С одной стороны, он осознает трагическое противоречие человеческой природы, одаренной возможностью воспринимать знаки иного мира, но не способной осуществить прорыв и воссоединение с ним, а с другой — он без надежды на успех претендует на уравнивание человеческой индивидуальности с божественным мирозданием. И в том и в другом случае связующих мостов нет и не предвидится.