А. Венецианов. На жатве. Лето. Середина 1820-х
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Люди семьями
Принялися жать,
Косить под корень
Рожь высокую!
В копны частые
Снопы сложены.
От возов всю ночь
Скрыпит музыка.
А. Кольцов. Урожай
Жаркой поре жатвы, уборки полей посвящены многие страницы русской литературы — и прозы, и поэзии. И эпиграфом к пьесе «Август» вместо строк А. Кольцова можно смело поставить стихотворение А. Майкова «Сенокос» (1856):
Пахнет сеном над лугами...
В песне душу веселя,
Бабы с граблями рядами
Ходят, сено шевеля.
Там — сухое убирают;
Мужички его кругом
На воз вилами кидают...
Воз растет, растет, как дом.
В ожиданьи конь убогий
Точно вкопанный стоит...
Уши врозь, дугою ноги
И как будто стоя спит...
Только жучка удалая
В рыхлом сене, как в волнах,
То взлетая, то ныряя,
Скачет, лая впопыхах.
В живописи тоже можно встретить картины, отображающие образы и время уборки урожая. И, быть может, самая лучшая из них — «На жатве. Лето» А. Венецианова.
В первый момент в картине нас привлекает только фигура крестьянки. Присмотревшись, мы замечаем на дальнем плане других жниц. Как великолепно передана атмосфера жаркого летнего дня! Все как бы растворяется в мареве — неба на картине столько же, сколько и бескрайних полей. Картина пронизана единым ритмом, буквально как музыкальное произведение.
Эта тема встречается в музыке не столь часто, как в живописи, но тем не менее в качестве примера можно привести пьесу знаменитого французского композитора Франсуа Куперена «Жнецы» — первый номер в его Сюите для клавесина № 6, открывающей второй том его клавесинных произведений (издан около 1717 г.). На названии, правда, сходство и заканчивается.
Сравнение двух «Жатв» — Чайковского и Венецианова — кажется очень уместным: на картине изображены труд и отдых, и в пьесе, написанной в трехчастной форме (еще раз повторяем: в трехчастной форме написаны все пьесы этого цикла), крайние части передают настроение радостной работы, а средняя — минуты отдыха. В распределении работы и отдыха в «Жатве» Венецианова и Чайковского есть, однако, различие. На картине общее освещение и тени указывают на время, когда солнце уже далеко на западе и рабочий день подходит к концу — можно предположить, что жница отдыхает после трудового дня. В пьесе Чайковского возвращение (в репризе) всего первоначального — «трудового» — музыкального материала, в свою очередь, указывает на то, что отдых был в середине работы.
Прислушаемся внимательнее к тому, о чем повествует пьеса. Удивительным образом Чайковский, вообще-то далекий от звукоизобразительности, выражающий большей частью в своей музыке не столько зрительный образ, сколько настроение, душевное переживание, в данном случае очень точно передал именно движение, характерное для этого вида работы: мотив начинается со слабой доли, что может ассоциироваться с захватом левой рукой копны колосьев; на сильной доле так и слышится свист острого серпа, срезающего эту копну. Эта ритмическая и мелодическая фигура господствует во всей первой части пьесы. Конечно, если не знать, что пьеса называется «Жатва», то фантазия слушателя может пойти по совершенно иному пути, но, коль скоро именно такое музыкальное выражение композитор придал пьесе с этим названием, мы вправе искать подтверждение этого в самой музыке.
Как будто прямо для нашего случая (хотя по совершенно другому поводу — о статье Ф. Листа, который писал о музыке Ф. Мендельсона к пьесе Шекспира «Сон в летнюю ночь») А. Серов, замечательный русский композитор и музыкальный критик, высказал такие соображения о содержании и смысле в музыке: «Можно при этом случае заметить кое-что о картинности в музыке. Как бы мастерски ни была передана звуками мысль автора, все-таки по самому свойству музыкального искусства мысль без подмоги «слова» остается не совсем ясною, никак не может сделаться определенною до осязательности. <…> Между тем не будь над этой увертюрой ее заглавия, не сделай Мендельсон подписи под каждою из составных частей этой музыки, которая употреблена им в течение самой драмы в разных ее местах, не будь всего этого, и вряд ли кто из миллионов людей, так часто слушавших эту увертюру, мог бы догадаться, о чем в ней дело идет, что именно хотел в ней выразить автор. Не будь статьи Листа, многим не пришло бы в голову, что тихие аккорды духовых инструментов, которыми начинается и кончается увертюра, выражают смыкание глазных век. Между тем о верности такого толкования теперь и спорить невозможно» (Серов А.Н. Статьи о музыке. Вып. 2А. — М., 1985).
Однако вернемся к «Жатве». Средняя часть пьесы контрастирует с крайними, так сказать, по всем статьям: стремительное движение сменяется спокойным состоянием, фактура разрежена, что видно невооруженным глазом, — на этих страницах попросту гораздо меньше нот, а те, что есть, фиксируют в основном тянущиеся аккорды: мы слышим здесь то самое «марево», которое видим на картине А. Венецианова. Ощущение покоя создается плавным течением мелодии: она движется либо по отрезкам гамм, либо по самым простым интервалам, причем, когда мелодия помещается в верхнем голосе четырехголосного хора, она движется вниз, но когда она поручена — в качестве ответа, — среднему голосу, идет наверх. Получается, как это часто бывает у Чайковского (и встречается в пьесах данного цикла), выразительный диалог мужского и женского персонажей.
Во всей средней части в музыке нет пауз, отсюда ощущение непрерывности, даже некоторой вязкости — тоже сродни томительному летнему зною. Слушательский интерес, однако, ни на секунду не пропадает — его питает непрерывное гармоническое развитие, чудесные светотени модуляционных поворотов. Фактура в средней части напоминает изложение для струнного квартета. Это совершенно согласуется с певучим характером музыки и довольно удобно пианистически. Задача исполнителя — добиться плавности и певучести всех голосов, проникнуться — только тогда это может быть донесено до слушателя — всеми мелодическими поворотами в каждом голосе, оттенить характерным тембром те или иные интонации.
Возвращение первоначального мелодического материала подготавливается повторением — все более и более затухающим — пунктирного элемента в основной мелодии средней части: так Чайковский привлекает внимание к довольно глубоко скрытому, но, безусловно, имеющемуся родству мелодий этих частей. И если темп средней части оказался по ходу исполнения пьесы более сдержанным, чем в первой (это не противоречит образу средней части, хотя не предписано — об этом следует помнить — самим композитором), то здесь, в момент наступления репризы, следует вернуться к первоначальному движению.
Что касается оживленных пьес во «Временах года», и этой пьесы в частности, то они, попадая в руки пианистов-виртуозов, нередко страдают от преувеличенно быстрого движения. «Жатва» порой превращается в токкату. Художественная — исполнительская — ошибка в таких случаях состоит в том, что внимание обращается только на авторскую ремарку — «Allegro vivace», что действительно означает темп, который «быстрее, чем просто allegro», но при этом не замечается, что пьеса записана не самыми быстрыми длительностями, а восьмушками. К тому же при сверхбыстром темпе совершенно теряется характер, соответствующий какой бы то ни было трудовой деятельности. Иными словами, никакой человеческий труд не может производиться в таком темпе.
И еще одно. Весь цикл написан в расчете на музыканта-любителя, так что Чайковский, безусловно, имел в виду возможность исполнения этой пьесы дилетантом и при этом был уверен, что ее содержание может быть вполне передано. В общем, вкус и здравый смысл должны уберечь пианиста-виртуоза от единственного стремления — продемонстрировать только свою технику в этой пьесе.
