Искусство женского рода

Так удивительно, даже странно названа выставка российских женщин-художниц XV–XX веков, показанная в Третьяковской галерее в Москве в обширном неуютном зале “Прямоугольного дома” на Крымском валу. Искусство, конечно, среднего рода, оно не женское и не мужское, а в равной степени принадлежит всем – молодым и старым, мужчинам и женщинам, народам с древней и молодой культурой. Дело, разумеется, не в грамматических категориях, не в различии возраста, пола, состояния, принадлежности к юным или древним цивилизациям, даже антифеминистские “пигасовские” убеждения, будто женщинам не свойственны научные и художественные дарования, не идут здесь к делу. Главное свойство таланта – осенять людей, не спрашивая ни их самих, ни их близких, ни вышестоящих. Конечно, многие художники-женщины проявили себя в какой-то специфически женской сфере, как вышивальщицы или вязальщицы, авторы натюрмортов с цветами, портретов дам и детей, жанровых картин из жизни женщин и детей, – в любой стране можно видеть такие вышивки, икебаны, рисунки и картины на темы семейной жизни. И есть много художниц, изумлявших современников своей мужественной энергией, мощью воображения и пластики, – в России это прославленные “амазонки авангарда” во главе с Наталией Гончаровой, Александрой Экстер, Любовью Поповой, это знаменитый скульптор Вера Мухина.

Можно предполагать, что роль женщин в развитии художественного творчества в области пещерной и наскальной живописи, рельефа, танца и песни, эпической поэмы, сказания о богах, духах и героях была гораздо большей, чем могли думать исследователи первобытной культуры в XIX и начале ХХ века. В женских ремеслах России, Скандинавии, Швейцарии и многих отдаленных от городской цивилизации уголках Европы, Азии и Африки сохранились восходящие к палеолиту и неолиту изобразительные мотивы и символы, как “Древо жизни” с охраняющими его животными и птицами, и эти схематичные рисунки можно видеть на вышивках, кружевах, росписях простых крестьянок, перенявших эти мотивы у бабушек и матерей, не подозревавших о глубочайшей древности этих символов, оберегающих род. Иными словами, “женское искусство” имеет глубочайшую древность и существует десятки тысяч лет, но с утверждением цивилизаций, государств и государственных норм искусства взяли верх обученные художники, получившие привилегированное положение в обществе. Мы знаем имена древневосточных, античных и других древних художников, среди них есть гениальные мастера, как египтянин Тутмес, автор портретов царицы Нефертити, или грек Фидий, создатель чудес афинского Акрополя. Нам известно имя Фрины, подруги, возлюбленной и натурщицы замечательного греческого скульптора IV века до н.э. Праксителя, но нам неизвестно, была ли она художницей. Женщины-художницы в античности были, даже сохранился портрет одной из них с инструментом, позволяющим судить о ее специальности (она занималась живописью горячим воском – энкаустикой). Однако ни имени художницы, ни ее работ мы не знаем.

Положение женщины-художницы изменилось с утверждением христианства, с появлением женских монастырей и придворных мастерских – византийских, болгарских, русских цариц, западноевропейских королей, древнерусских княгинь и весьма влиятельной, богатой и зачастую весьма просвещенной европейской знати. Богатые женщины – жены монархов, знатных дворян, состоятельных купцов – заказывали дорогие предметы церковного культа и дарили их соборам, церквам, монастырям. Считается, что предметы эти сделаны женскими руками, и, вероятно, в большинстве случаев так и было. Но можно ли хоть с какой-то долей уверенности утверждать, скажем, что знаменитый “ковер из Байё” со сценами завоевания Англии нормандскими воинами (XI в.) задуман и выполнен женщинами? Подобный вопрос можно поставить и перед сотрудниками Третьяковской галереи, которые выбрали вышитые платы и покрывала, чтобы представить “женское искусство России” XV, XVI и XVII веков. Все представленные на выставке “пелены”, “воздуха”, “судари”, “покровцы” изумительно красивы, вышиты на дорогих тканях золотыми и серебряными нитями, расшиты жемчугом и драгоценными камнями; фигуры и узоры скомпонованы по лучшим образцам древнерусского мастерства. Но все ли они могут надежно быть отнесены к женскому искусству? Это сомнительно. Плат “сударь”, изготовленный в 1594 году в Царицыной палате Московского Кремля, несомненно, женская работа в традиционном стиле древнерусских вышивок, изысканно монохромная, сверкающая узорами из мелких жемчужин; композиция проста и гармонична по рисунку (Христос в окружении четырех серафимов). Но в целом проблема “женского искусства” в средние века еще должна найти своего исследователя.

С эпохи Возрождения искусство перестало быть анонимным, о нем мы знаем очень многое, но удивительно, что женщины-художницы появляются уже после эпохи Возрождения, в XVII веке. Правда, есть удивительная особенность у этих первых художниц: то, что они появились в семьях художников, это неудивительно; замечательно то, что они превосходили своих братьев или мужей какой-то неженской решительностью, хваткой, смелостью. Итальянка Артемисия Джентилески была сестрой “караваджиста” Орацио Джентилески, мастера изысканных, лиричных полотен, склонного к нежным, пленэрным цветовым сочетаниям.

Артемисия же прославилась картинами, изображавшими сцены жестокого убийства, резни. Голландка Юдит Лейстер училась у Франса Хальса, великого мастера портрета. Большинство учеников Хальса были “малыми голландцами”, увлекавшимися поэзией чистеньких, уютных комнат голландских домиков, полных красивых, искусно сделанных предметов. Таким был и муж Юдит Лейстер Ян Минзе Моленаар. Но Юдит сумела уловить любовь учителя к людям Голландии – гордым, независимым, они предстали в ее крупных по формату портретах, в героях которых видна мужественная решимость и смелость. В XVIII веке женщины-художницы уже не редкость: это большей частью портретистки, приверженные к образам семейных людей в их интимном домашнем быту. Такой была француженка Элизабет Виже-Лебрен, представленная на выставке портретом князя Барятинского (1800). Такими были немка Ангелика Кауфман (известная портретом великого поэта Гёте) и итальянка Розальба Карьера. В это время уже появляются и русские художницы.

Первые русские художницы не были высокими профессионалами, но не были и самоучками. Среди них и дамы-аристократки, приглашавшие учителей, и жены и дочери художников, учившиеся на дому.

На выставке в Третьяковской галерее этот дамский дилетантизм впервые представлен с известной систематичностью и позволяет сделать некоторые исторические выводы. Голландский “домашний”, “семейный” бытовой жанр, портрет и натюрморт, сложившись в XVI и XVII веках, в XVIII стал “своим”, “домашним” искусством в Германии и балтийских губерниях Российской империи, а затем распространился в России. Здесь из соперничества этого международного дилетантизма и местной самобытной венециановской школы сложился двуликий стиль, теперь окрещенный историками “русский бидермайер”. И интересно, что художницами, работавшими в этом стиле, были личности, заметные в российской истории и культуре. Вюртембергская принцесса, вторая жена Павла I, мать Александра I и Николая I, известная в России как “порфироносная вдова”, императрица Мария Федоровна, стала наиболее яркой фигурой в направлении русского бидермайера. Интересно было увидеть и живопись великой княгини Елены Павловны, жены Михаила Павловича, хозяйки Михайловского дворца (теперь это главное здание Русского музея). Есть еще много женщин из художественных семей, чьи возможности не раскрыты (одна только семья Бенуа удостоилась собственного музея в Петергофе, а есть семьи Ф.П.Толстого, Е.Е.Лансере, П.В.Митурича). На выставке я бы выделил Ольгу Антоновну Лагоду-Шишкину. Супруга и ученица знаменитого автора “Утра в сосновом бору”, Ольга Антоновна как бы вывела на первый план скрытый лиризм живописи своего мужа, и я уверен, что знакомство с ее живописью стало бы радостью для многих российских зрителей и особенно зрительниц. Еще одну страницу истории русской живописи, драгоценное звено русско-французских связей приоткрывает картина Марии Башкирцевой. Об этой прекрасной женщине, ее трудной жизни, ее литературном и живописном даровании давно надо бы рассказать (замечу кстати, что в “Искусстве” № 6/2000 г. была о ней статья) и привезти ее лучшие картины из Франции.

Собственно “женское искусство” началось в России с общим культурным переломом 1880-х годов и с знаменитым абрамцевским кружком С.И.Мамонтова. Е.Д.Поленова, М.В.Якунчикова-Вебер, Н.Я.Симонович-Ефимова и многие женщины и девушки абрамцевского кружка нашли свой путь в изучении и воскрешении русского фольклора, в организации деревенских художественных промыслов, в обращении к образам русских сказок, легенд, песен, что произвело переворот во вкусах и взглядах, в педагогических установках российских семей, школ, первых детских садов. Заметно изменились и темы традиционной передвижнической живописи, приблизившейся к будничным заботам семьи, школы, городской окраины. Популярными в свое время образцами такой живописи были “Новенькая” Элеоноры Шанкс и “Веселая минутка” Антонины Ржевской.

Новый, поистине героический этап истории русской женщины приходится на конец XIX века и первую треть ХХ века. Открывает эту эпоху совсем не героическое искусство Зинаиды Серебряковой. В ярком созвездии художников “Мира искусства” она отнюдь не единственная, но составители выставки прошли мимо таких блестящих художниц, как Анна Остроумова-Лебедева и Елизавета Кругликова (вероятно, потому, что они были уже хорошо показаны на “мирискуснических” выставках). Но Серебрякова стоит десятерых – настолько гармонично в ее искусстве сочетаются домашняя интимность и классическая монументальность, большая культурная традиция и новизна ощущения залитого солнцем мира. Отсюда уже путь к прославленным “амазонкам авангарда”. Авангардное движение русских “футуристов” кичилось своей дикостью, грубостью, азиатскими и плебейскими корнями, лубочными вкусами. Бунт “амазонок” был не менее смелым и решительным, но это был бунт людей высокой культуры во имя высокой культуры. Это ощущается уже в утонченных и гармоничных композициях Наталии Гончаровой, в умных, изящных и бесконечно изобретательных картинах и коллажах Ольги Розановой, в феноменальных по декоративному богатству и броскости работах Александры Экстер и Любови Поповой. Не случайно в парижской мастерской Экстер учились обновители многих художественных школ мира.

Героическая эпоха “амазонок” не была, естественно, долгой, но ее влияние не угасло с установлением советской власти. Мощная, пламенная скульптура Веры Игнатьевны Мухиной много десятилетий не давала утихнуть духовному огню и могучему порыву, которые на выставке прекрасно представлены вдохновенной фигурой “Ветер” (1926). Но в живописи 20–30-х годов наступает успокоение. Вместе с тем это время острой любознательности, постоянных поисков новых образов и новых сюжетов, которые находятся в изобилии – то в экзотических краях (“Утро Дагестана” Серафимы Рянгиной), то в домашнем быту (“После работы” Ольги Яновской), то в бурной общественной жизни (“Передача танков” Екатерины Зерновой). Поражают свежей лиричностью скульптурные образы тех лет (“Березка” Анны Голубкиной, женские портреты Сары Лебедевой). Но в 30-х годах очень сильно проявилось стремление укрыть своих героинь от жизненных бурь и смертельных опасностей, создать комфортную, культурную среду, в которой исстрадавшиеся души могут найти желанный покой и удовлетворение. Мягкая, чуткая, благоуханная живопись Антонины Софроновой и Татьяны Мавриной согревала людей, давала им творческие импульсы. Это ощущение духовной радости, надежности было очень ценным и в суровые военные и послевоенные годы. Но уже в середине 1950-х годов пришло время для новых бунтарей, породившее поколение новых “амазонок”, гордых, отважных и непреклонных. Казалось бы, недавно это было – время молодежных выставок и отчаянных схваток с консерваторами и чиновниками, но почтительное изумление вызывают неукротимые героини картин Натальи Егоршиной, Натальи Глебовой, Ирины Шевандроновой, скульптурных композиций Аделаиды Полаговой, Татьяны Соколовой, Людмилы Кремневой. Успокоение не приходит и в последующие десятилетия: безумное упрямство, горькое ясновидение и желание вложить свои пальцы в общественные язвы сквозят в причудливых образах современной жизни, созданных Натальей Нестеровой, Татьяной Назаренко, Ольгой Булгаковой. Вызов и горечь, неуемное любопытство к причудливой логике жизни, и страх перед стихиями истории – все это переходит в наше время, когда само искусство оказывается у края своего существования, когда технологические, электронные средства оказываются важнее, чем кисти, резцы или карандаши.