Илья Фоняков

Воспоминание об оранжевом абажуре

Уж и не вспомню, почему и зачем зашли мы с матерью в тот послевоенный год в коммунальную квартиру где-то, кажется, на канале Грибоедова (ныне – снова Екатерининском), недалеко от Невского. Не помню точного адреса, не помню, как звали хозяев, не помню, о чем шел разговор: внимание мое полностью поглотил висевший над столом абажур. Был он шелковый, оранжевый, на проволочном каркасе, как и большинство абажуров того времени. Это поздней их изгнали из быта как символ ненавистного мещанства. Подозреваю, что окончательный удар им нанес известный европейский киноактер (имя помню, но зазря трепать не хочу), посетивший нашу страну и потом назвавший ее, в числе других не слишком лестных аттестаций, страной оранжевых абажуров. Теперь думаю, что заклеймили их все же напрасно. Они создавали удивительный теплый свет, уютно озаряя середину комнаты и оставляя в мягкой тени скудость тогдашнего быта.
Но тот абажур был особенный. Когда зажгли лампу, в его боковых, арочной формы конструкциях четко проступили силуэтные сценки: дамы в широких платьях, схваченных в талии, мужчины в цилиндрах, семейство за чайным столом, ажурная садовая решетка и за ней – фигуры гуляющих... “Евгений Онегин!” – догадался я, начитанный ленинградский пятиклассник. И спросил: “Кто это сделал?” – “Я сама”, – как-то полувнятно ответила хозяйка. Но я уже тогда понимал: аппликацию на абажуре она, возможно, и впрямь сделала сама, но должен был быть какой-то прототип, оригинал! Уж очень изящны, тонки были силуэты – не в пример всяческим фантикам и пепельницам с “пушкинской” тематикой, в изобилии появлявшимся к каждому юбилею. А тогда как раз был на подходе большой юбилей – 150 лет со дня рождения поэта. Мы пили чай с обсыпанными конфетами- “подушечками”, теплый пар поднимался над столом, края абажура слегка шевелились. И казалось, что изображенные на нем фигуры оживали...
Я вспомнил об этом много лет спустя, когда на страницах очередного номера альманаха “Невский библиофил” (как многие нынешние издания, малотиражного и, значит, немногим доступного) увидел вдруг знакомые силуэты. Да, я был прав: у них был автор! Художник со скандинавской фамилией – В.Б.Гельмерсен (1873–?). “Человек, не имеющий даты смерти, арестованный в 1933 году и сгинувший в сталинских лагерях, – писал о нем известный питерский книголюб Орест Александрович Замятин, – он не был профессионалом, но был мастером одной темы – всю жизнь вырезал из бумаги силуэты, в основном – к “Евгению Онегину”. Его ценили такие видные искусствоведы, как Э.Ф.Голлербах, А.М.Эфрос, А.А.Сидоров...”
Так что, может быть, не случайно так невнятно ответила на вопрос об авторстве хозяйка абажура? Может быть, она знала репрессированного художника? А если нет, как попали созданные им силуэты на бока оранжевого абажура? Ведь при жизни Гельмерсена его силуэты не издавались, были известны лишь узкому кругу знатоков. Книжка “Евгений Онегин” в силуэтах В.Гельмерсена” появилась лишь в 1993 году. И мгновенно стала библиографической редкостью. В собрании О.А.Замятина она есть.
А тот послевоенный абажур навсегда в моей памяти. Едва ли он уцелел – ведь столько лет прошло! Но, может быть, кто-то, прочитав эту маленькую непридуманную новеллу, попытается добыть книжку гельмерсеновских силуэтов (а может быть, издатели догадаются повторить публикацию?) и дать “пушкинскому” абажуру новую жизнь? Ведь и сегодня не перевелись в России женщины с умелыми руками и отменным художественным вкусом!