|
|||||||
Вера ИвановаЮСОВХочется начать с банальности. Имеет же она какое-никакое право на существование, не каждый же день открывать заново то, что и так всем известно, но небесполезно вспомнить. Так вот: все кино (великое и другое) и все кинематографисты (великие и другие) помещаются-размещаются в двадцатом веке. Кроме, конечно, самого открытия и Люмьеров, поспевших показать народу свои первые киносюжеты в предыдущем столетии. Получается, на девятнадцатый век падают надежда и обещание. Они оказались оправданными и выполненными. Что же касается двадцать первого – выяснится со временем: человечество еще не отказалось ни от чего, созданного себе на пользу, в радость и развлечение. И с переменным успехом наращивает усилия в этом направлении. Значит, что-то появится, кто-то прославится. К счастью, есть мастера, которые продолжают работать: снимать, сниматься, учить, создавать школы. В спорте их назвали бы играющими тренерами. Это авторитеты. Воры украли и присвоили очень хорошее и ёмкое слово, пусть и нерусское по происхождению, но и в нашем языке и по нашему разумению выражавшее высокую степень признания. Среди первых имен кинематографа – кинооператор Вадим Иванович Юсов. Ныне профессор, заведующий кафедрой операторского мастерства во ВГИКе. Поскольку ВГИК у нас один, уникальное учебное заведение, то и преподают здесь на творческих факультетах их же выпускники. Юсов учился у Александра Гальперина и у Бориса Волчека. Так или иначе, оба педагога тоже в прошлом вгиковцы. Преемственность, то есть связь поколений, подчас поражает. С Борисом Израилевичем Волчеком вскоре после окончания института Юсов встретился на съемочной площадке как ассистент оператора (“Убийство на улице Данте”). Александр Владимирович Гальперин снял немало картин, в том числе несколько очень известных – “Трактористы”, “Бабы”, “Воздушный извозчик”, но едва ли не самое интересное в творчестве Гальперина – неуемный интерес к кинотехнике, ее неосвоенным возможностям; он даже космос как будто предчувствовал, предощущал: при съемках фантастического фильма “Космический рейс” (1936) успешно применял новейшие достижения в области комбинированных съемок. Узелки на память, видимо, завязывались крепко. Просто сам собой вспоминается “Солярис”. Но о нем разговор, конечно, особый. А вот фильм всего лишь семилетней давности – “Вне современности”. Впервые космические съемки произведены 35-мм камерой. Руководил процессом оператор Вадим Юсов. Картина была показана вне конкурса на фестивалях в Локарно и Роттердаме. Трудно сказать, охотно ли Юсов дает интервью и вообще “беседует”. Но если уж он говорит, то всегда о деле, о том, что его самого увлекает, и читатели/слушатели непременно заражаются его интересом, независимо от уровня собственной осведомленности в тонкостях этой странной профессии, в которой техника и искусство неразделимы. “Хоть я и зарекался говорить о сугубо профессиональных достижениях С.П.Урусевского, не могу не сказать о целом ряде открытий, сделанных им в работе над этой картиной (“Летят журавли”. – В.И.). Поразительные по напряженности и точности долгие операторские планы, снимавшиеся ручной камерой, казались просто взрывом в те времена, когда киносъемочная аппаратура почти всегда покоилась на фундаментальных штативах. Виртуозная работа с операторским краном и длиннофокусной оптикой, ставшие хрестоматийными кадры пейзажей, снятые с земли широкоугольным объективом снизу вверх, когда деревья в лесу словно сходятся, смыкаются над головой, трагический, я бы сказал, бег камеры вслед за героиней, то теряющейся из поля зрения, то неожиданно возникающей вновь. Все эти чисто технические достижения хороши не сами по себе, а именно с той точки зрения, насколько эмоционально и глубоко передавали они чувства и мысли авторов. А чего стоит хотя бы “лифт-эффект”! Специально сконструированное устройство позволяло оператору с большой скоростью подниматься или опускаться, совершая при этом головокружительное вращение. Не так уж важно, что испытывал при этом человек, державший кинокамеру, – важнее то, что испытывали люди в зрительном зале, взмывая или падая, будто воздушный смерч, за человеком, бегущим по винтовой лестнице дома”. Юсов описал “целый ряд открытий” и очень точно, и вдохновенно, словно повинуясь обоим требованиям своей профессии сразу. “Журавли” действительно оказались взрывом, но не только на “те времена”. Картина на многие следующие годы определила направление поисков в области киноизображения и шире – языка кино. В более раннем периоде вполне можно найти “запальный шнур”, от которого так ярко вспыхнул кинематограф конца 50-х, но сейчас речь о другом, о том, что случилось после. Живописность, поэтичность, документализм как стиль – все тогдашние течения получили толчок к развитию. Хотя немало было и просто подражателей-копиистов, подчас весьма претенциозных. “Березы”, с изумительным размахом захватившие отечественное кинопространство, если и не раздражали кого, то только потому, что заставляли вспомнить оригинал. Настоящими носителями языка стали “непохожие на Урусевского” операторы. Его фильмы стали для них школой мастерства, его открытия – источником вдохновения. “Березы под Урусевского” – ничьи березы. Березовая роща, березовый блиндаж в “Ивановом детстве” – березы Вадима Юсова. После “Иванова детства” казалось, что родилось устойчивое творческое содружество: Тарковский – Юсов. Даже не родилось, а укрепилось, у них уже была совместная работа “Каток и скрипка”. В обратной перспективе дипломная картина режиссера воспринимается иначе, чем при первом появлении. Не то чтобы ее задним числом укрупнило громкое имя, просто теперь виднее зерна, которым предстояло прорасти. Занял свое место мальчик, с которым никогда, до самой последней точки не расстанется Тарковский. Скрипка приобрела права инструмента, образующего не конфликт, а совсем иной сюжет, в котором каток и скрипка не оппонируют друг другу, а формируют общую культурную среду. Надо полагать, Тарковский добивался простоты. Юсовым она была поддержана в полной мере. Однако же простоты, а не бедности смысла и изображения. Как писали в старину, “фотография фильмы превосходна”. Пресса же была доброжелательна, не более того. Тарковский и Юсов вполне могли разойтись сразу. Никакие цепи их как будто не сковывали. Оба делали еще первые шаги в искусстве. Для Юсова “Каток и скрипка” – вторая самостоятельная постановка. Для Тарковского – первая. Могли, но не разошлись. “Иваново детство” в одночасье сделало их знаменитыми, сомнений в их талантах не оставалось. Картина получила “Золотого Льва св. Марка” в Венеции и еще более пятнадцати призов на мировых кинофестивалях. Юсов, надо признать, был в лучшем положении. Он – оператор. Какие к нему идеологические претензии, упреки, нарекания? Разве что в формализме. Но на дворе стояли 60-е, с формалистами к тому времени уже управились, за новыми не гнались. В общем, к Юсову, теперь уже отнюдь не безызвестному, приглядывались другие режиссеры. Образовалось еще одно творческое содружество: Данелия – Юсов. Их первый общий фильм “Я шагаю по Москве” тоже был весьма успешным, притом весело, легко, безмятежно успешным, сохраняющим обаяние до сих пор. В 1964 году в Канне они получили приз “Молодым кинематографистам за новизну и свежесть взгляда”, несколько наград за лучшую операторскую работу получил Вадим Юсов.
Описывать эту картину – одно удовольствие. Геннадий Шпаликов, Георгий Данелия, Вадим Юсов, композитор Андрей Петров сложили ее как песню. Камера Юсова будто не знала препятствий и затруднений. Будто не ставился свет часами, будто только для них работало метро, будто ГУМ был настоящий, а не нарисованный и т.д. Он снимал так, как было написано поэтом-драматургом, как было прочитано художником-режиссером. Все светилось, сверкало и радовалось жизни под солнцем и дождем, на натуре и в павильоне. По обе стороны камеры все были молоды и, наверное, влюблены. Всех до поры ждало счастье. Каждого свое. Юсова, может быть, самое большое. “Андрей Рублев” (“Страсти по Андрею”). Снова с Тарковским. Почти все слова, сказанные Юсовым об Урусевском, можно отнести уже к нему самому, к его мастерству. Если не задумываться о “лифт-эффекте” и не пытаться угадать, что оператор приспособил себе в помощь, чтобы снять полет русского Икара, или как он использовал кран, снимая нашествие татар и новеллу “Колокол”, если не задаваться целью обнаружить и назвать число и характеристики технических средств, примененных Юсовым на съемках “Рублева”, придется просто констатировать: мир Тарковского понят и принят его оператором как реальность, которую можно и должно выразить адекватно. При очевидной уникальности, особости той жизни, что идет на экране, при крайней напряженности положений в ней нет чего бы то ни было неузнаваемого, неестественного. Но простота героев Тарковского – высокого накала. Как там было у Юсова? Неважно, что чувствует человек снимающий. Безусловная реакция персонажей на реальность, их, а не его собственные, страсти и муки необходимо передать зрителям. Некоторое время работа Юсова подчинялась какой-то закономерности, что ли. Во всяком случае так это выглядит. Наподобие графика. “Иваново детство” – “Я шагаю по Москве” – “Андрей Рублев” – “Не горюй!” – “Солярис” – “Совсем пропащий”, то есть Тарковский – Данелия – Тарковский – Данелия – Тарковский – Данелия. Стараниями отечественного телевидения они все на памяти, поскольку показываются с завидным постоянством, что и дает нам возможность оценить разносторонность таланта Вадима Юсова. У каждой картины собственное лицо, характер, манера поведения. (После длительного перерыва Юсов еще снимет с Данелией “Паспорт”.) Удивительный фильм “Солярис”. Ни одна, кажется, картина Тарковского не несет на себе столько следов человеческого быта. Космическая станция с кучей каких-то примитивно соединенных проводочков, какие-то приборы и механизмы, вроде как из школьной запущенной лаборатории, отцовский небогатый сельский дом. Даже фантомы ученых какие-то не вполне серьезные. “Неземное” заполняет кадр только вместе с Харри, земной любовью и вечным страданием Криса. Тут и сложная система зеркал, чистых, как в хирургическом зале, и невероятное их движение-кружение, в нем несбыточность мечты, неприятие раскаяния. Наконец, финал. Вот и Крис обрел свой спокойный фантом – с ним всегда теперь будет отец, похожий на живого, и отцовский дом. Может, Океан когда-нибудь даже заметит свою ошибку и дождь будет идти как полагается. “Солярис” – мудрый и очень печальный фильм, поскольку нет, наверное, горшей муки, чем тоска о непоправимом. “Солярис” – последняя работа Юсова с Тарковским. Новый серьезный поворот в жизни Юсова – начало сотрудничества с Сергеем Бондарчуком. Первой была картина “Они сражались за Родину”, потом дилогия “Красные колокола”. И наконец “Борис Годунов”. Все четыре фильма – масштабные, постановочные, мощные. О них много писали. Работа Юсова была отмечена и высоко оценена критикой. Вадим Иванович Юсов встретил новый век лидером, признанным мастером, непререкаемым авторитетом. Его не просто знают – любят. У него замечательная репутация – Юсов не запятнал свое имя ничем сомнительным. Молодые люди, мечтающие поступить во ВГИК на операторский, бывает, специально ждут юсовского набора. Это редкость и знак, может быть, самого высокого достоинства. Его выпускники снимают картины по всему миру. Они гордятся тем, что учились у самого Юсова. А он гордится ими. И продолжает снимать. В 1988 году вышел на экраны фантастически красивый фильм Ивана Дыховичного по Чехову “Черный монах”. В Венеции Вадиму Юсову и фильму в целом был присужден приз “Золотая Озелла” – за лучшее изобразительное решение. Десять лет назад режиссер Дыховичный счел за честь пригласить Юсова на свою картину “Прорва”. Недавно они встретились снова. Дыховичный, Юсов и молодой оператор Александр Ильховский сняли по сценарию Ивана Дыховичного и Владимира Сорокина “Копейку”. Есть три принципиальные точки зрения – режиссера, персонажа и Иного. Режиссер – тот, кто видит все. Персонаж видит только то, что он может видеть со своей пространственной позиции. А может быть взгляд Иного, неизвестно кого... в сцене ослепления зодчих. Когда оставшийся зрячим мальчик в ужасе идет сквозь лес, камера следит за ним. Мальчик заходит за дерево. Камера видит, что он исчез, выжидает и перемещается так, чтобы снова видеть мальчика. Так снимали специально. Это не точка зрения режиссера – он бы все время следил за мальчиком, не точка зрения персонажа – в лесу нет зрячих, кроме мальчика и князевых слуг... Может быть, это точка зрения зрителя, который хочет видеть мальчика. Во всяком случае, здесь есть игра с тем, кто сидит перед экраном. Даты жизни и творчества
|