Эта неизвестная Гатчина...

Илья Фоняков

Заранее представляю себе удивленные лица читателей: да какая же она неизвестная? Наряду с Петродворцом (Петергофом), Ломоносовом (Ораниенбаумом), Пушкином (Царским Селом) и Павловском Гатчина – одна из жемчужин дворцово-паркового ожерелья северной столицы России Петербурга! Раскинувшийся на холмистой местности среди живописных озер (Белое, Серебряное, Черное, Филькино, или Глухое), этот город-пригород каждый год привлекает к себе многие тысячи гостей, изображения его достопримечательностей на открытках и в буклетах распространяются по всей стране и за ее пределами. Всякому, кто хоть немного интересуется историей и искусством родной страны, знакомы, хотя бы по фотографиям, характерные контуры большого Гатчинского дворца, возведенного здесь во второй пловине XVIII века по проекту архитектора Антонио Ринальди, а потом в течение многих лет достраивавшегося и перестраивавшегося другим итальянцем – Винченцо Бренна. Внешний облик дворца, связанного с именем императора Павла I, не поражает роскошью, обычной для царских резиденций. Скорее он, с его двумя башнями – Часовой и Сигнальной, напоминает романтический охотничий замок. В старину его и впрямь окружали угодья для охоты, один из гатчинских парков и поныне носит название «Зверинец».

Еще романтичнее другой дворец – Приоратский, или просто Приорат, отражающийся в водах Черного озера. Его причудливый силуэт с островерхой башенкой напоминает о связях Павла с мальтийскими рыцарями: в 1798 году российский император возложил на себя корону и регалии великого магистра этого духовно-рыцарского ордена, чья штаб-квартира находилась на средиземноморском острове Мальта. Предполагалось, что небольшой дворец в Гатчине станет резиденцией приора ордена – принца Конде, когда он приедет в Россию. Принц в Гатчину так и не приехал, а его дворцу за многие годы так и не нашли достойного применения: было здесь и общежитие придворных певчих, и – уже после революции – краеведческий музей. Но во все времена сохранялся неповторимый облик Приората, созданный замечательным русским человеком – архитектором, поэтом, художником, музыкантом Николаем Львовым. Приорат вошел также и в историю строительных технологий. Для сооружения его стен Львов впервые применил новый материал: землебит – особым образом спрессованные блоки из земли, добытой тут же, при углублении озера. Блоки получились необыкновенно прочными. При проведении показательных испытаний гвардейские офицеры пытались рубить землебитную стену палашами, а придворные дамы... тыкали в нее зонтиками. Но, конечно, подлинным испытанием для землебита стало время. Дворец стоит и поныне. И когда в середине 70-х годов знакомый директор завода строительных материалов сообщил мне, что его предприятие осваивает новую продукцию – грунтобетон, я не преминул напомнить ему, что у этой новации были предшественники еще в очень давние времена.

И все-таки не во дворцы Гатчины приглашаю я на сей раз любознательного читателя, а в небольшой по фасаду заметно обветшавший деревянный дом. Это – за линией железной дороги, в районе (а до того – просто деревне) Малая Гатчина. И улица, на которой дом стоит, до революции так и называлась: Малогатчинская. Теперь – улица Солодухина. Здесь, в доме номер 20 четыре года назад устроил мастерскую и личную картинную галерею художник Владимир Монахов. По субботам и воскресеньям он принимает здесь посетителей: всякого, кто пожелает заглянуть. Как удалось художнику получить в свое распоряжение весь этом дом, долгие годы бывший коммунальной «вороньей слободкой», сюжет особый. Скажу только, что жильцы без особого сожаления расставались с ветхим кровом без удобств. А городские чиновники, которых принято ругать, нередко шли навстречу художнику, понимая, должно быть, что его галерея может стать одной из достопримечательностей города. Так оно и случилось. Потому что Монахов – не только живописец и график, но и мастер на все руки: резчик по дереву, реставратор. И поддерживать помещение в приличном состоянии вполне способен.

Первое, что бросается в глаза в мастерской на первом этаже,– недавно законченный портрет императора Павла I. Яркий, несколько плоскостной, чуть-чуть отдающий лубком или примитивом, но не лубок и не примитив. На краешке императорской треуголки примостилась птичка-синичка. В последнее время отношение к сыну Екатерины II претерпело существенные изменения. Не просто солдафон и самодур, тиранивший даже великого Суворова (что, как говорится, имело место, никуда не денешься), но и на свой лад идеалист, образованнейший человек, склонный к рефлексии, самоанализу, способный подчас на подлинное великодушие, – таким «читается» Павел на портрете Владимира Монахова.

А рядом другой знаменитый гатчинец – писатель Александр Куприн, создавший здесь многие произведения, эмигрировавший после революции в Западную Европу и лишь на склоне лет, за год до смерти, вернувшийся в Советскую Россию. «Прощание Куприна с гатчинской сиренью» – называется полотно.

Экспозиция галереи – на обоих этажах. В основном работы самого Владимира Монахова: масло, графика. Но не только. Выросший в Гатчине, бесконечно в нее влюбленный (особенно в Гатчину не парадную, не открыточную), Монахов бережно собирает в старых домах, а подчас и просто в руинах, частицы ушедшего быта. Шеренгой расположились на полке старинные медные чайники и кастрюли самых разнообразных форм. Неподалеку – стеклянные штофы, аптекарская посуда. Утюги – начиная с допотопного (мы, впрочем, застали такие в деле), в который закладывались «живые» угли. Граммофон с трубой-раструбом. И телевизоры. Да, телевизоры! Мы не замечаем сами, как новизна становится стариной. Многие ли из живущих ныне помнят первый телевизор «КВН» – огромный, с крохотным экраном? А пустотелую линзу, в которую наливали воду, чтобы увеличить изображение?

Нашлось место и для архитектурных деталей: кружевной металлический кронштейн, подпиравший чей-то карниз, части деревянного декора с дачи архитектора Штакеншнейдера в деревне Пудость. Деревянная архитектура – предмет особой любви Владимира Монахова. Его графические работы, посвященные деревянным домам старой Гатчины, тщательно детализированы, подробны, но это не сухая протокольная подробность – это любовное вглядывание в уходящую натуру. Монахов издал альбом из двенадцати своих гатчинских рисунков и охотно комментирует его:

– Вот этот дом – лист номер шесть – и до сих пор жив. Взгляните на его острые северные крыши: скандинавский модерн. Со вкусом сделано. В Гатчине не разрешали строить абы как – Дворцовое управление строго контролировало проекты. Хорошие архитекторы здесь работали. Тот же Штакеншнейдер, например. Но и там, где имена не столь громки или просто забыты, видна культура, высокий профессионализм. На листе под номером четыре – образец немецкого модерна, так называемый югендстиль: жесткая геометрия, без лишних украшений. В Германии видел такого много. Мемориальная доска на фасаде – более поздних времен: здесь жил, оказывается, писатель Всеволод Кочетов. Имя на сегодня, кажется, не самое славное. Но что тут скажешь: жил... Аптека в Мариенбурге (это поселок такой)– лист номер десять – и поныне существут, уже сто лет. Как и дом, прозванный за свою необычную конфигурацию утюгом, на улице Горького, бывшей Бомбардирской (лист номер одиннадцать). А вот изящной башенки, запечатленной на девятом листе, уже нет: ее просто повалил ветер. Ничего не поделаешь, дерево. Но можно продлить и его век, если бережней относиться к уходящей натуре...

Есть в этом собрании графики и дом, где мы беседуем (лист номер три),– обыкновенный доходный жилой дом 1905–1907 годов. Но как же он изящен и благороден на рисунке художника! В натуре, конечно, можно видеть: время оставило на его стенах неизгладимую печать. И все-таки дом живет. И принимает гостей. Потому что внутри его живет красота. Художник осмелился даже на свой лад поправить Достоевского. «Красота спасет мир», – сказал классик. «Красота спасает мир», – начертал на самодельном плакате в своей мастерской гатчин-ский художник. Спасает уже сегодня – ежедневно и ежечасно.