Андрей ЗОЛОТОВ,
заслуженный деятель искусств

Мравинский

На здании Петербургской филармонии есть бронзовая памятная доска: небольшой скульптурный портрет в овале и надпись «Здесь более пятидесяти лет творил Евгений Мравинский».

Слово «творил» некоторых раздражает – привычнее&127;«жил, работал». Однако здесь речь о Мравинском, и потому самое точное сказать – творил.

Искусство исполнителя-музыканта лишь в очень редких случаях вырывается из предопределенных самой природой этого искусства посреднических сфер и существом своим возвышается до первичного авторского творчества.

«Я» Мравинского во многом оказывается конгениальным авторскому «я», близким ему, стремящимся слиться с ним окончательно и безраздельно. Процесс такого слияния и есть процесс постижения сути произведения, сути авторской мысли. В этом прежде всего сила искусства Мравинского.

Магией своего искусства дирижер создает особую для каждого произведения атмосферу, в которой оно живет и воспринимается естественно. Когда слушаешь оркестр Мравинского, возникает драгоценное ощущение правды всего в музыке происходящего и ею выраженного, – люди узнают в ней самих себя, свою жизнь, свои мысли, чувства, волнения, страсти. Узнают являющиеся к ним через музыку образы ее творцов.

Его интерпретация симфонических произведений Чайковского, Бетховена, Шуберта, Моцарта, Брамса, Брукнера, Вагнера, Вебера, Рихарда Штрауса, Дебюсси, Равеля, Хиндемита, Онеггера, Сибелиуса, Бартока, Скрябина, Глазунова, Стравинского, Прокофьева незабываема и ни с чем не сравнима.

Каждый по-настоящему великий артист непременно входит в жизнь с каким-то новым композитором, которого этот артист «открывает» и «несет» в течение всей своей творческой жизни.

Так, Мравинский открыл для себя и для миллионов людей Шостаковича-симфониста. Выдающийся дирижер ХХ века был и остается не просто исполнителем, интерпретатором чужой музыки, но художником-творцом. Всю страсть своей души, мощь интеллекта, огромную культуру, чисто композиторскую интуицию, великий артистический дар и несравненную волю он вложил в создание эталонной, по существу, авторской традиции исполнения симфоний Шостаковича, сообщив этой традиции неслыханную масштабность, чистоту стиля, классичность и при всем этом – трепетное, живое ощущение реальной человеческой личности современника.

В 1973 г. на съемках телевизионного фильма о Пятой симфонии Шостаковича (в студии музыкальных фильмов творческого объединения «Экран» за десять лет было сделано десять документальных искусствоведческих лент, составивших цикл «Искусство Мравинского») Евгений Александрович говорил мне: «С Дмитрием Дмитриевичем Шостаковичем мы прожили вместе много десятилетий. Мне кровно близко все, что им создано, в мире его музыки я нахожу то, что пережил сам, давно знал сам. Мне оставалось только мобилизовать свои силы (а мне казалось, что их всегда не хватает), чтобы исполнительски воплотить созданное им. Все что он сочинял и показывал мне, звучало для меня как воплощенная действительность, которая окружает меня... С Дмитрием Дмитриевичем о музыке мы сказали, может быть, всего несколько слов. За исключением Пятой симфонии. Потому что она была первая у меня и первая у него со мной. Это была первая симфония нового этапа музыки Шостаковича. Все остальные его симфонии вообще не подвергались у нас обсуждению... Я просто вникал в его партитуры, как только мог, и потом играл. Мы с ним сидели за роялем, и я по лицу видел: что это не совсем то, так как малейшее «не совсем то» повергало Дмитрия Дмитриевича в состояние совершеннейшего отчаяния... Для нас с ним обычен такой метод: на репетициях он оркестр не останавливает. У него в руках партитура, и по ходу репетиции он делает в ней какие-то заметки... Потом в антракте или после репетиции я открываю свою партитуру, и мы помечаем, что он хочет исправить...»

Пятая симфония заняла особо значительное место во всем творчестве Шостаковича и в истории нашей музыкальной культуры.

После первого Всесоюзного конкурса дирижеров в октябре 1938 г., на котором Мравинский, исполняя наряду с произведениями других авторов Пятую Шостаковича, удостоился первой премии, профессор Генрих Густавович Нейгауз писал: «...в трактовке Мравинского Пятая симфония Шостаковича предстала перед слушателями во всем своем исключительном мастерстве, прозвучав с огромной силой и убедительностью. После выступления Мравинского всем стало ясно, что разнородные части этой симфонии образуют единое художественное целое, как это бывает в подлинно выдающихся произведениях искусства. Именно это исполнение окончательно убедило меня в том, что произведение Шостаковича гениально. Мравинский подчеркивает лирические стороны произведения, и симфония от этого, несомненно, выигрывает... Особенно сильное впечатление производит третья часть симфонии. Мне кажется, что со времени симфоний Бетховена и Чайковского не было музыки столь сильной и глубокой. Какими-то своими особенностями Пятая симфония Шостаковича
напоминает античное искусство. И эти ее качества Мравинский сумел прекрасно обнаружить».

Уже тогда Генрих Густавович Нейгауз с поразительной проницательностью определил редкостность художественного дарования Мравинского – гармонию различных свойств, очень ценных для крупного дирижера. Это сильный темперамент, ясная организующая воля, большая любовь к своему делу, отличное знание партитуры, громадная дирижерская техника, превосходный слух, глубокая культура.

Пятьдесят лет Евгений Александрович Мравинский возглавлял Заслуженный коллектив Республики симфонический оркестр Ленинградской филармонии. Самый факт такого многолетнего творческого сотрудничества очень важен для утверждения принципов нравственности в искусстве, для достижения великих художественных результатов.

Музыканты оркестра обладали редчайшей способностью исполнять музыку так, словно самый процесс исполнения является для них не специальным занятием, а чуть ли не единственной формой проявления их жизнедеятельности.

«Чувство жизни» в симфоническом оркестре – дар, которым наделил его именно этот дирижер. И жизнь эта протекала на наших глазах напряженно и упоенно. Этот оркестр не знал предела своему совершенствованию, ибо его художественный руководитель считал, что не бывает сделанных программ, хотя речь порой шла о произведениях, играемых давно и с мировым успехом.

Каждое выступление Мравинского было не только артистическое событие, но и новое продвижение в глубины искусства, шаг самого искусства на бесконечном пути постижения художественной правды.

Незабываемы минуты счастья, испытанного в концертах Мравинского и его оркестра, одного из совершеннейших художественных ансамблей столетия.

...Притворяются зеркальные двери артистической комнаты. Устремленным, упругим шагом, склонив голову, он идет через длинную Голубую гостиную. Проходит узким коридором за органом и появляется из-за левой красной портьеры. Медленно, отрешенный, уже весь в музыке, он подходит к пульту, приветствует поклоном головы музыкантов, кланяется залу и поднимается на невысокий подиум. Он поднимает руки,
устремляет глаза к музыкантам. Он улыбается им одним понятной улыбкой. И музыка соединяет их.

Мравинский монументален, почти неподвижен, но так свободен, так нематериален, так правдив и пластичен! Музыка заполняет собой зал, соединяя людей на сцене и людей в зале в единый мир.

Мы не видим из зала его лица, его глаз. Видим только его поразительную спину и руки, то взлетающие, как крылья, то вытягивающиеся вдоль тела, то приникающие к груди. Кисти его рук посылают музыкантам тончайше градуированные знаки, просьбы, требования, приглашения, мысли.

Музыка околдовывает нас, и мы уносимся вслед за ней в ее бесконечность. Каждый оказывается взметенным в такую психологически обостренную, эмоционально-возвышенную и в иной момент недосягаемую сферу нравственно-художественного и духовного откровения, в которой реален чудесный, по всему невозможный и все-таки совершающийся прямой контакт с музыкой, как бы минуя исполнителей. Это были мгновения художественного потрясения, изменившие не только наше отношение к музыке, но и нашу жизнь.

Самого же дирижера мне доводилось видеть счастливым не раз, но лишь в течение коротких минут по окончании концерта. А потом, уже дома, на другой день – усталость, мысль о следующем концерте, вечное недовольство собой, и всегда с партитурой, и всюду в партитуре закладочки.

Как поразительно он работал! Для Мравинского не было разделения на черновую работу и пожинание ее плодов. Домашняя работа с партитурой, репетиции, концерты для него – последовательные шаги на пути к идеалу.

Как художник Мравинский фигура трагическая: именно эта сторона его огромного творческого дарования позволяет ему с такой силой вдохновения открыть слушателям и Пятую симфонию Шостаковича, и Пятую симфонию Чайковского, и «Щелкунчика» Чайковского, и «Ромео и Джульетту» Прокофьева. Но Мравинский как художник еще и фигура исключительно цельная, личность, неотделимая от сферы представлений о человеке как части природы, окружающего нас мира. И эта сторона его художественной личности с поразительной силой открылась в исполнении Шестой («Пасторальной») симфонии Бетховена. Мравинский естественно, органично и с глубокой страстью соединяет в себе такие, казалось бы, различные художественные начала, как тончайшие стилевые ощущения, стихия звукосозерцательности и в то же время грандиозный размах, сфера чувств человеческих в естественном мгновенном переключении от романтической взволнованности до трагических выплесков.

«Жалеть прошедшее, надеяться на будущее и никогда не удовлетворяться настоящим – вот моя жизнь», – писал в одном из писем Петр Ильич Чайковский. Не так ли ощущал и понимал жизнь великих творцов музыки, жизнь собственную и своих духовных современников и Мравинский – философ, поэт мысли, вдохновенный импровизатор и эпический сказитель!

У него не было учеников (он не преподавал в консерватории), но у него были ассистенты-стажеры, талантливые молодые дирижеры, и в их числе весьма знаменитые: Марис Янсонс, Александр Дмитриев, Эдуард Серов, Юрий Симонов, Игорь Блажков, поляк Ежи Семков, словак Ладислав Словак, эстонец Петер Лилье.

Влияние Мравинского на музыкальную жизнь России, дирижерское искусство в мире ощущается по сей день. Оно благотворно. Оно возвышенно.

Трудны, загадочны судьбы исторических творческих коллективов после того, как уходят из жизни их многолетние, признанные и неповторимые лидеры. МХАТ без Станиславского и Немировича-Данченко... Берлинская «Комише опер» без Вальтера Фельзенштейна... Оркестр Мравинского – без Мравинского... Жизнь продолжается. Добытые им крупицы истины могли бы поддержать музыкантов на трудном пути к правде искусства...

Предпоследним в жизни дирижера, а по своему символическому звучанию последним, оказался вагнеровский концерт, сыгранный им в Большом зале Ленин-градской филармонии. Увертюра к «Нюрнбергским мейстерзингерам» (гимн искусству!), «Шелест леса» из музыкальной драмы «Зигфрид» (гимн природе!) и развернутая сцена из «Валькирии» Вагнера (прощание Вотана с Брунгильдой и «заклинание огня» – воспевание экстатических сил, повелевающих судьбами мира и влияющих на жизнь людей) составили первое отделение концерта.

Второе открывалось «Путешествием Зигфрида по Рейну» из музыкальной драмы «Зигфрид». Затем звучал траурный марш из «Гибели богов», но завершался концерт «Полетом Валькирий» из «Валькирии», этим мощным парением творческой энергии, проникающей всё трагическое существо современного мира.

Растворение в природе, смерть и мистическое вознесение, полет человеческой фантазии над миром. Уже потом я понял: Мравинский воссоздал «круг жизни», пропел свои гимны миру и людям.

Дирижер прощался с нами и с музыкой. 19 января 1988 г. под звуки траурного марша из «Гибели богов» в своем и своего оркестра исполнении (в записи) Мравинский навсегда покидал белоколонный зал филармонии...

Великих художников при всем различии их индивидуальностей непременно роднит нечто общее. Тесная дружба связывала Мравинского с великим чешским дирижером Вацлавом Талихом. Глубокой приязнью проникнуты взаимоотношения Мравинского с Шарлем Мюншем, Гербертом Караяном, Карло-Марией Джулини. Мравинский не был лично знаком с Тосканини. Но в блестящем этюде С.Цвейга об Артуро Тосканини почти каждое тончайшее замечание писателя об искусстве великого итальянского дирижера можно отнести и к искусству великого русского дирижера – Евгения Мравинского: «В его лице служит внутренней правде произведения искусства один из правдивейших людей нашего времени, служит с такой фанатической преданностью, с такой неумолимой строгостью и одновременно смирением, какое мы вряд ли найдем сегодня в любой другой области творчества. И потому каждое выступление становится событием. Здесь блестящий личный успех выходит за пределы музыки и вырастает в сверхличное торжество творческой воли над тяжестью материи – великолепное подтверждение той истины, что человек может явить чудо совершенства...»

Мравинский – удивительный человек, качества которого могут служить представлением о некоем эталоне дирижера, эталоне, несущем в себе известную закономерность. Художник, по праву причисляемый к наиболее крупным музыкантам ХХ века.

Недавно в одном из городов Франции я набрел в музыкальном магазине на выразительно оформленный комплект компакт-дисков «Мравинский в Праге». Были собраны все трансляционные записи дирижера с его концертов на знаменитых «Пражских веснах». Как на кон-цертном подиуме, высился великий русский дирижер среди многочисленных квадратов с фотопортретами Артуро Тосканини, Вильгельма Фуртвенглера, Бруно Вальтера, Карла Бема, Герберта Карояна, Кирилла Кондрашина, Эриха Клайбера и Карлоса Клайбера, его сына, и так далее и так далее. Все дирижерские имена – знаменитые и даже великие. Показалось на миг, что Евгений Александрович Мравинский дирижирует оркестром, составившимся вдруг из самых-самых достославных европейских водителей симфонических оркестров. Эпизод этот всего лишь слабая иллюстрация к представлению о мировом значении русского дирижерского искусства и мировом значении петербургского художника.

Даты жизни и творчества

4 июня 1903 года в Петербурге в дворянской музыкальной семье родился Евгений Мравинский.
1920 –1921 – учится на естественном факультете Петроградского университета.
1921–1931 – работает в Ленинградском хореографическом училище пианистом, заведующим музыкальной частью.
1923 – 1930 – занимается в Ленинград-ской консерватории по классу композиции (у М.М.Чернова и В.В.Щербачева) и дири-жирования (у Н.А.Малько и А.В.Гаука).
1931 – первое выступление с оркестром Ленинградской филармонии
1932 – дирижерский дебют в «Спящей красавице» в Мариинском театре.
1937 – первое исполнение Пятой симфонии Д.Шостаковича с оркестром Ленин-градской филармонии.
1938 – победа на первом Всесоюзном конкурсе дирижеров. Назначен главным дирижером и художественным руководителем Заслуженного коллектива РСФСР симфонического оркестра Ленинградской филармонии (возглавляет его полвека).
1939 – первое исполнение Шестой симфонии Шостаковича.
1940 – гастроли в Москве (1954, 1961, 1965, 1969, 1972, 1983).
1943 – первое исполнение Восьмой симфонии Шостаковича в Москве с Госоркестром СССР (авторское посвящение Е.А.Мравинскому).
1945 – первое исполнение Девятой симфонии Шостаковича.
1946 – первые зарубежные гастроли – в Финляндии, знакомство с Яном Сибелиусом. Участие в фестивалях «Пражская весна» (1955, 1967, 1974, 1980).
1947 – первое исполнение Шестой симфонии Прокофьева.
1953 – первое исполнение Десятой симфонии Шостаковича.
1954 – присуждение звания «Народный артист СССР».
1961 – первое исполнение Двенадцатой симфонии Шостаковича. Присуждение Ленинской премии.
1972 – исполнение Пятнадцатой симфонии Шостаковича в Ленинграде в присутствии автора.
1973 – присуждение звания «Герой Социалистического Труда», демонстрация по телеви-дению десяти документальных фильмов (автор А.Золотов) из цикла «Искусство Мра-винского» (1974, 1978, 1982).
1978 – избран почетным членом Венского общества друзей музыки.
1984 – последние зарубежные гастроли. На фестивале Шостаковича в Дуйсбурге (Германия) исполнение Пятнадцатой симфонии.
30 ноября 1986 – Вагнеровская «монография» в Ленинградской филармонии.
6 марта 1987 – в Большом зале Ленин-градской филармонии последний концерт Мравинского: «Неоконченная» симфония Шуберта, Четвертая симфония Брамса.
19 января 1988 года Евгений Александрович Мравинский скончался в Ленинграде, похоронен на Богословском кладбище.