ART-галерея “Первого сентября”

Лия Певзнер

Илья Репин 1844-1930

Историческая достоверность и правда трагедии

Палаты царского дворца в Александровской слободе. В центре из синевато-холодного тревожного полумрака словно вырвана вспышкой молнии ярко освещенная двухфигурная группа: царь Иван Грозный и его сын царевич Иван. Валяется посох – орудие убийства, опрокинуто кресло. Лаконичная композиция сразу дает «увидеть» событие в его временном развитии: бурю ссоры и ее последствие – убийство.

Живопись несет многостороннюю нагрузку: ковры, шелк, бархат, сафьян – осязательны, материальны, и они же – эмоциональны в цветовых созвучиях, психологически выразительны. Потрясает экспрессия образа, построенная на контрастах: пластика фигур и рук – напряжение и слабость; лиц – полубезумие и умирание, глаза – вылезающие из орбит и потухшие. Драматизм контрастов цвета – холодные и горячие: красный и черный; зеленый, розовый и синий в одежде царевича.

Крамской и Грабарь восхищались: «Так, как написана голова царевича, пальцы его правой руки и особенно кисть левой, – не много в мировом искусстве. Какие чудесные цветистые, жемчужные переливы! Как прекрасно сгармонизированы розовый цвет одежды царевича с зелеными сапогами, синими штанами и красным ковром!»

В картине присутствует высокий нравственный момент: лицо Грозного – лицо не убийцы, а обезумевшего от ужаса человека, он страдает, он сам себе самый страшный судья. Здесь две жертвы: убитый и убийца – жертва собственной жестокости.

О замысле картины Репин писал: «...в Москве я возвращался с Московской выставки, где был на концерте Римского-Корсакова. Его музыкальная трилогия – любовь, власть и месть – так захватила меня, и мне неудержимо захотелось в живописи изобразить что-нибудь подобное по силе его музыке. Современные, только что затягивающиеся жизненным чадом, тлели еще не остывшие кратеры (кровавое событие 1 марта – убийство Александра II. – Л.П.). Страшно было подходить – несдобровать... Естественно было искать выхода наболевшему трагизму в истории... я вспомнил о царе Иване».

Дочь художника Вера Репина вспоминала о его работе над картиной: «Писал папа в Москве... картину «Иван Грозный»; делал этюды с натуры в Кремле и Теремах; обстановку в своей мастерской устроил, соответствующую картине – в коврах. Костюмы для царевича и Иоанна Грозного кроил сам, и сапоги царевича расписывал сам по светлой лайке, с загнутыми носками». Дворцовую палату и антураж Репин воссоздавал по одной из комнат музея, называвшегося «Дом боярина XVII века». Кресло и кафтан царевича писались в Оружейной палате, жезл Ивана Грозного – с жезла в Царскосельском дворце.

Среди современников Репин искал лица, похожие, по его представлению, на Грозного. И уже почти в готовую картину он «нашел» нужные модели для обоих персонажей, каждый был интересен по-своему. Для головы Грозного написаны этюды с художника Г.Мясоедова «в образе» – в кульминационном моменте ужаса от содеянного; и портрет композитора П.Бларамберга. Для царевича позировали «в образе» двое – художник К.Менк и писатель В.Гаршин. Этюд-портрет Гаршина – поразительное провидческое явление в искусстве, когда художник увидел в лице живой модели печать «не жильца на этом свете». Через несколько месяцев Гаршин покончил жизнь самоубийством.

По словам современника, Иван Грозный имел «образ нелепый», т.е. внешностью некрасив: «нос протягновен и покляп» – длинный и кривой.

Образ Грозного у Репина свидетельствует, что он был знаком с изображениями царя, его отца и деда. В 1882 г., когда художник начал работу над картиной, вышла в свет книга собирателя литографированных и гравированных портретов московских государей Д.Ровинского «Достоверные портреты московских государей». Безусловно, в ней были: портрет Ивана Грозного Х.Вайгеля – западноевропейская гравюра на дереве (вторая пол. XVI в.), надгробный образ Ивана Грозного, написанный на доске иконной техникой – яичной темперой (XVII в.), роспись на откосе окна Грановитой палаты Московского Кремля (XVII в.), фреска Новоспасского монастыря (XVII в.), портрет отца Ивана Грозного Василия III (гравюра XVI в.) и портрет деда Ивана III (гравюра XVI в.). По этим портретам, по историческим письменным источникам и сочинениям В.Ключевского и В.Соловьева художник и составил себе представление о внешнем облике Грозного.

«Иван Грозный» был экспонирован в 1885 г. на Передвижной выставке в Санкт-Петербурге. Картина производила ошеломляющее впечатление, равнодушным не оставляла никого. Многие усматривали в ней дерзкую попытку низвести деяние венценосца до степени обыденного преступления убийцы-психопата и не могли простить Репину «развенчания» царя. Для них картина безоговорочно была крамольной.

Наступление на Репина шло и в стенах Академии художеств: профессор-анатом М.Ландцерт в лекции ученикам академии доказывал, что «в картине «Иван Грозный» есть много погрешностей против законов анатомии и пропорций». Он утверждал, что не только рисунок грешит неправильностями, но и что слишком много крови вылилось из раны, и что убиенный не мог сразу так побледнеть. Впоследствии И.Грабарь писал: «Картина не есть протокол хирургической операции, и если художнику для концепции было нужно данное количество крови и нужна именно эта бледность лица умирающего, а не как это должно быть в первые минуты после ранения, то он тысячу раз прав, что грешит против физиологии, ибо это грехи шекспировских трагедий, грехи внешние, при глубочайшей внутренней правде».

Картину не понял и Стасов – он увидел в ней простое воспроизведение исторического сюжета, и это очень огорчало художника. А тем временем в прессе печатались статьи, полные дифирамбов, и Репин получал восторженные письма. В частности, от Крамского: «Вот она – вещь в уровень таланту!.. Выражено и выпукло выдвинуто на первый план – нечаянность убийства! Это самая феноменальная черта, чрезвычайно трудная и решенная только двумя фигурами...» А вот строки из письма Льва Толстого: «Иоанн ваш для меня самый плюгавый и жалкий убийца, какими они должны быть, – и красивая смертная красота сына. Хорошо, очень хорошо. И хотел художник сказать значительное. Сказал вполне ясно. Кроме того, так мастерски, что не видать мастерства».

Шум вокруг репинской картины все усиливался. В Петербурге стали поговаривать о неизбежности запрещения картины, популярность которой росла. Обер-прокурор Синода К.П.Победоносцев 15 февраля 1885 г. счел нужным довести это до сведения Александра III: «Стали присылать мне с разных сторон письма с указанием на то, что на Передвижной выставке выставлена картина, оскорбляющая у многих правительственное чувство: Иван Грозный с убитым сыном. Какой мыслью задается художник, рассказывая во всей реальности именно такие моменты? И к чему тут Иван Грозный? Кроме тенденции известного рода, не приберешь другого мотива».

В Петербурге выставка завершилась благополучно. Но в Москве 2 апреля 1885 г. московский обер-полицмейстер прислал Третьякову предписание: «Милостивый государь Павел Михайлович, государь император высочайше повелеть соизволил картину Репина «Иван Грозный и сын его Иван» не допускать для выставок вообще, не дозволять распространения ее в публике какими-либо другими способами... имею честь покорнейше просить вас не выставлять этой картины в помещениях, доступных публике...»

Третьяков намеревался поместить картину в отдельной комнате, когда завершится пристройка к галерее, но через три месяца московский генерал-губернатор князь В.А.Долгоруков уведомил Третьякова о разрешении ее выставить.

Репинскому «Ивану Грозному» суждено было еще одно тяжкое испытание. 16 января 1913 г. молодой человек, иконописец из старообрядцев Абрам Балашов изрезал картину тремя ударами ножа по лицам царя и царевича. Художники-реставраторы из Эрмитажа Д.Богословский и И.Васильев произвели первую техническую часть реставрации – дублировали весь холст. После чего из Куоколлы был вызван Репин. И.Грабарь впоследствии рассказывал: «И.С.Остроухов, возглавлявший до того галерею, тотчас же после печального инцидента вышел в отставку. Московская городская дума избрала на его место меня. Когда приехал Репин, я, не извещенный им заранее, случайно был за городом и попал в галерею только к концу дня. Каково же было мое удивление, когда мой помощник по галерее Н.Н.Черногубов сказал мне спокойным голосом: «Илья Ефимович был сегодня, реставрировал «Ивана Грозного».

...Когда я вошел в комнату, где была заперта картина, и увидел ее, я глазам своим не поверил: голова Грозного была совершенно новая, только что свеженаписанная сверху донизу в какой-то неприятной лиловой гамме, до ужаса не вязавшейся с остальной гаммой картины. Медлить было нельзя, краски могли к утру значительно затвердеть; я тут же сначала насухо, потом с керосином протер ватой все прописанные места, пока от утренней живописи не осталось и следа и полностью засияла живопись 1884 года. Утраченные куски масляной живописи никоим образом не следует восстанавливать при помощи масляной же краски, так как эта последняя, будучи в момент реставрации тождественной по цвету с окружающей ее гаммой, со временем – уже через год-два – неминуемо потемнеет и даст впечатление чужеродных пятен... Мы с Д.Ф.Богословским остановились на восстановлении при посредстве акварельных красок, что и произвели в течение недели... Когда несколько месяцев спустя Репин опять приехал в Москву и зашел вместе с К.И.Чуковским в галерею, он долго стоял перед своей картпной, видимо, не совсем понимая, изменились ли краски, снова пожелтев несколько, или сам он тогда не взял их во всю силу, как хотел. Он ничего не сказал, но, не найдя никаких следов заправок, остался в общем удовлетворенным состоянием картины».

И все-таки картина после «стресса» 1913 г. «заболела»: по всему ее полю от сотрясения во время переносов образовывались трещины, осыпи, отставания и отслоения краски не только вокруг порезов, но и от основы, обнажая белый грунт и отделяющиеся частицы-чешуйки. За картиной постоянно ухаживали, постоянно «лечили» ее. «Иван Грозный» перенес сложную ювелирно-художественную хирургическую операцию, длившуюся с 1913 по 1975 г.

Художественный образ картины Репина оказался шире сюжета – исторически достоверного события, происшедшего в Александровской слободе. В его содержание художник-психолог вложил высокий нравственный смысл. Любовь, соединяющая отца и сына, раскаяние убийцы подняли тему до уровня шекспировских трагедий.