Людмила Черная,
доктор исторических наук

Мода в России XVII века

По моде и мышь в комоде...

IV

XVII век – «бунташный» – взбунтовался и против власти «чина»: произошла смена механизма чина механизмом моды. Мода заменила чин, отделив
благое (внутреннее, духовное) от прекрасного (внешнего, светского) и узаконив чисто эстетический подход к пониманию красоты. Если средневековая мысль застряла на сентенции «красота личная тело и душу губит» («Пролог»), то мысль Нового времени призывала вслед за Плутархом: «Человече, приникни к зерцалу и посмотри лица своего, да аще красен ся видиши, твори жь и дела против своея красоты». Оправдание внешнего в человеке (то есть не связанного с религиозной – внутренней – верой) более всего отразилось на положении женщины. Так как красота (лепота) была объявлена естественным, природным свойством человека, то тем самым был снят и вопрос о ее греховности. Ранее отсутствие волосяного покрова на лице женщины считалось признаком ее неполноценности. Вот что писал об этом патриарх Адриан: «...мужу убо благолепие, яко начальнику – браду израсти, жене же, яко не совершенней, но подначальной, онаго благолепия не даде». Теперь утверждается равенство мужского и женского естества: «Женам бо брадныя власы не даны суть, да долгую лепоту лица имеют, да любими будут...» («Сказание о человеческом естестве, видимом и невидимом»).

При этом говорится и о превосходстве естественной красоты над искусственной, создаваемой с помощью красок и белил. В одном из рукописных сборников, к примеру, звучал призыв к русским женщинам прекратить злоупотребление косметикой, потому что «вапы» (краски) и «некия преестественныя доброты» (украшения) только «погубляют» природную красоту, ведь «нелепый» (некрасивый), «аще и велми украшается, благообразен быти не может, лепый же и без приправы сея благолепен есть». Русские женщины неохотно отзывались на призывы отказаться от румян и белил, но все же некоторые дамы стали вовсе пренебрегать косметикой. Одна из них – жена главы Посольского приказа Артамона Матвеева поразила иностранных послов своим европейским видом и манерами.

Начавшаяся в русской культуре переоценка ценностей, открытие в человеке индивидуальности привели к забвению чина и торжеству моды. Уже в самом начале XVII в. молодые люди сбросили длиннополую, многослойную, как капуста, неудобную одежду предков и нарядились в польское (европейское) короткое и подходящее для подвижного образа жизни платье. Появились бритые лица. Началось увлечение иностранными языками, западноевропейским искусством, литературой, музыкой. Жилища стали оформлять на европейский лад – стены украшались картинами, зеркалами, обоями. Возник интерес к табакокурению, европейским «конфектам» и т.п. Конечно, таких людей было немного, и в основном это были выходцы из верхних слоев общества, но своим видом и поведением они подавали пример остальным.

До XVII в. на Руси практически не наблюдалось смельчаков, бривших бороды, их можно было сосчитать на пальцах! Одним из первых стал великий князь Иван III, сбривший бороду по настоянию своей молодой супруги, племянницы последнего византийского императора Софьи Палеолог. Но... что позволено Юпитеру, то не позволено быку. Мало кто даже помышлял о бритье бороды и усов. Только в начале XVII столетия, во время Смуты, когда на русскую землю пришли поляки, уже давно брившие бороды, русская молодежь быстро переняла у них вместе с польским платьем и моду на бритые лица. Появились так называемые бритобрадцы, которые не боялись проклятий священников. Известный старообрядец Аввакум в своем знаменитом «Житии» описывает случай, когда к нему, плывшему по Волге в ссылку, обратился за благословением сын боярина Шереметева и Аввакум отказал ему в благословении из-за его «блудолюбивого образа» – бритого лица.

В начале XVIII в., когда Петр Великий издал указ об обязательном сбривании бород, это вызвало шок у бояр, привыкших к бороде как к «образу Божию». Городским жителям разрешалось носить бороды только если уплатят большой штраф, а сельские жители должны были платить пеню при въезде и выезде из города. Русской церкви пришлось отрекаться от прежних проклятий бритобрадцам и искать объяснения новой моды. Дмитрий Туптала, митрополит Ростовский написал даже специальное сочинение, в котором доказывал, что «образ и подобие Божие» нельзя понимать буквально, в смысле физического облика, а надо искать их в душе человека.

Борода в Древней Руси была данью требованиям церкви и христианского вероучения, а вовсе не модой. А вот бритье бороды – это уже мода, которой следовали многие молодые люди на протяжении всего XVII в. В Петровскую эпоху мода на бритье бороды перестала быть модой, так как это было узаконено государством – диктовалось указами царя, а не свободным выбором индивида.

Из записок иностранцев XVII в. узнаем, что русские начинают жить по-европейски. Они строят каменные дома-дворцы с большим количеством комнат, заказывают портреты членов своего семейства, заводят кровати с перинами (хотя и спят по-прежнему на лавках, как это делал, к примеру, князь Василий Васильевич Голицын). Некоторые даже шьют для своих слуг униформу. Так, по свидетельству датского посланника Витсена, у купца и думного дьяка Аверкия Кириллова все слуги были одеты в одинаковые ливреи, чего не наблюдалось даже в царском дворце. Модным становится и европейский стиль поведения – веселый, открытый, деятельный. В противовес средневековому неприятию мирской, светской жизни, отрицанию смеха и веселья в XVII в. русские начинают отдавать дань радостям жизни. Средневековый христианский идеал человека – монах, добровольно отказавшийся от всех мирских благ, и прежде всего от богатства, в своем крайнем проявлении порождал юродивых, утрированно демонстрировавших отречение от греховного, суетного, пестрого мира. С большой натяжкой, но все же можно назвать антимодой отказ от ношения светской одежды в пользу власяниц и вериг, отшельническую, голодную жизнь в «пустыни» (лесу) и тому подобные крайние проявления отказа от мира.

Теперь греховность мирской жизни была отринута как ложная идея. Русские мыслители доказывали необходимость благосостояния («довольства нуждных», по словам известного математика Леонтия Магницкого), жизни «по достоинству человеческому», «удобрения разума науками», «поисков мирской чести и славы», украшения «внешнего человека» и т.д. Появился и новый идеал, получивший в петровское время название «политичный кавалер» (от слова «политес»). Сам термин «мода» вошел в обиход уже в начале XVIII в.

Западноевропейская мода достигла границ России конечно же с опозданием, но властно вторглась в русский быт, разрушая традиционные стереотипы. Когда же в конце XVII – начале XVIII в. Петр Великий указами ввел европейское платье, бритье бород, курение табака, ассамблеи и прочее, то тем самым он превратил моду в государственную политику. В XVIII в. верхушка русского общества уже полностью следовала за общеевропейской модой, а низы тяготели к допетровской старине. Разрыв был столь очевиден, что надо говорить о двух разных культурах. Верхи общества, по словам знаменитого историка В.О.Ключевского, не родившись европейцами, всю жизнь должны были делать из себя европейцев. Ко второй половине XVIII в. они владели несколькими европейскими языками, но не могли объясниться на родном, о чем горько сожалела княгиня Екатерина Дашкова, которой в семнадцать лет пришлось заново изучать русский язык как иностранный. В XVIII столетии русские с трудом и переменным успехом, но все же вливались в общеевропейский культурный поток, что особенно ярко доказывает мода той эпохи.