Эти холсты долгое время хранились в фондах
Солигаличского краеведческого музея. Несколько
полотен, несмотря на плохую сохранность, попали в
экспозицию, остальные прочно осели в запаснике. И
хотя имя автора было известно (на обороте
большинства портретов стояла его личная
подпись), а в инвентарной книге, в графе «Откуда
поступило произведение» значилось одно и то же
место, полотна еще ждали своего исследователя. И
открытие, как это обычно и случается, состоялось
совершенно неожиданно.
Группа музейных работников из Костромы
оказалась в Солигаличе в служебной командировке.
Задание не предусматривало обследования
местного музея, но какой специалист откажется от
знакомства с новой для него коллекцией?
Предварительный осмотр небогатых краеведческих
фондов, впрочем, не давал повода надеяться на
какие-либо ценные находки в Солигаличе. Так часто
бывает в нашей практике: обследуешь не одну сотню
музейных предметов, чтобы в отчете написать
несколько сухих строк. Однако все ищущие знают
неписаное правило: не обратишь внимания на малое
– не увидишь большое. К тому же необходимо
помнить, что подлинные шедевры далеко не всегда
бросаются в глаза. Время безжалостно к
сокровищам, изменяя их первоначальный облик до
неузнаваемости.
Вот почему костромские исследователи во главе
с директором Художественного музея
В.Я. Игнатьевым не могли оставить без внимания
обветшавшие портреты, беспорядочно
расставленные в хранилище. Почти непрозрачные
пленки лака, прорывы холста и осыпи красочного
слоя чудовищно искажали авторскую живопись, но
какое-то особое чутье подсказывало специалистам,
что перед ними произведения, заслуживающие
внимания. Соблюдая все меры предосторожности,
несколько портретов вывезли в Кострому для
экспертизы.
Директор музея Виктор Яковлевич Игнатьев –
человек, горячо любящий свое дело, коллекционер
по призванию, энтузиаст краеведения. Благодаря
его стараниям немало поистине уникальных
полотен украшает сегодня стены областного
хранилища. Эти произведения не куплены у частных
собирателей и поступили в Кострому не через
централизованный музейный фонд – большая часть
картин и скульптур найдена в результате
обследования различных уголков костромской
земли экспедициями, под его руководством. Верил
он и в ценность солигаличской находки.
«Портрет Анны Сергеевны Лермонтовой. От роду
имеет пять лет. Писан в 1776 году. П.Г.О.» –
небольшой холст с такой надписью Игнатьев
показал мне во время первого моего приезда в
Кострому. Трудно было сказать что-либо о качестве
живописи – портрет слишком сильно пострадал от
времени. Зато какая любопытная надпись! Прежде
всего, она явно сделана рукой художника XVIII века.
Имя его Григорий, фамилия – Островский. Только
так можно было расшифровать буквы «П.Г.О.», ибо на
другом холсте из Солигалича находилась полная
надпись мастера: «Писал Григорий Островский».
Пятилетняя девочка носит фамилию Лермонтовых,
фамилию редкую и, может быть, имеющую отношение к
роду великого поэта. Сколько интересного таила в
себе одна короткая строка! А Игнатьев утверждал,
что почти все портреты, оставшиеся в
Солигаличском музее, подписаны той же рукой.
Через день после первого знакомства с
портретами Островского, привезенными в Кострому,
мы с Игнатьевым вылетели на место находки – в
Солигалич. Мы были полны нетерпения и
волновались так, словно нам предстояла встреча с
близким человеком. В хранилище краеведческого
музея оказалось немало портретов, подписанных
именем Григория Островского, несколько картин
без подписей, но, бесспорно, исполненных тем же
мастером. Один портрет, к сожалению, погиб до
нашего приезда в Солигалич от грязи и сырости. На
нем некогда был изображен, как гласила надпись
художника, солигаличский дворянин Петр Иванович
Черевин. Мы не осознали в тот момент
невосполнимости этой потери, тем более что в
музее хранился портрет того же человека, только
постаревшего, написанный на рубеже XVIII и XIX
столетий. Когда я увидел этот темный холст, то
сначала подумал, что и он написан Григорием
Островским. Но после проведения реставрации
открылась работа совершенно другого художника.
Поздний портрет П.И. Черевина нельзя сравнить
по художественным качествам с произведениями
Островского, но историческая ценность этой
небольшой картины несомненна.
В тот год мне пришлось побывать в Солигаличе не
один раз, и после каждой поездки открывались все
новые данные, связанные с творчеством
Островского. Нашлись интереснейшие документы,
которые поступили из усадьбы Черевиных –
Нероново, они проливали свет на историю создания
портретов.
Нас поддержали в наших поисках и в Костроме, где
новым открытием заинтересовались областное
управление культуры и местное общество по охране
памятников, и в самом Солигаличе – сотрудники
музеев, краеведы, просто энтузиасты по изучению
истории костромских земель.
Реставрировали найденные портреты специалисты
Центральной художественной
научно-реставрационной мастерской имени
И.Э. Грабаря (в 1974 году переименована во
Всероссийский художественный
научно-реставрационный центр имени академика
И.Э. Грабаря). Раскрывали живопись, укрепляли
грунт, чинили непрочный холст. Работа
реставраторов заслуживает самой высокой оценки.
Они первыми увидели и оценили по достоинству
высокие качества полотен. Выдержки из дневника
руководителя бригады реставраторов Сергея
Голушкина дают представление о трудном и
ответственном деле – возрождении солигаличских
портретов.
«При детальном исследовании портретов
выяснилось, что все они ранее уже
реставрировались. Правда, ту работу, которая над
ними производилась, реставрацией назвать трудно
– настолько она была непрофессиональна. На
некоторых портретах, к примеру, подрамники были
заменены новыми, не соответствовавшими
авторским, в результате чего живописный холст
был загнут на кромки. На многих вещах был
прописан фон. Все портреты покрыты тонированным
лаком, отчего со временем образовалась
непрозрачная пленка. Создавалось впечатление,
что изображения скрыты под толстым слоем грязи.
Нельзя было не только определить характер общего
цветового решения, но и различить отдельные
детали.
Все шестнадцать портретов, доставленные в
Москву, требовали укрепления красочного слоя и
грунта. Но, естественно, в первую очередь
реставрировались полотна, имевшие наибольшие
разрушения, – портреты А.С. Лермонтовой, Е.П.Ч.,
мальчика в зеленом мундире, Ивана Григорьевича и
Натальи Степановны Черевиных.
Укрепление производилось осетровым клеем. Его,
как губка, впитывали ставший со временем рыхлым
грунт и обветшавший холст. Поэтому укрепление
приходилось повторять по нескольку раз,
увеличивая концентрацию клея.
Часть работ, имевших ветхий авторский холст,
дублировалась на новое полотно. При этом надписи
переносились на новое основание.
Пожалуй, самым сложным и трудоемким в
реставрации портретов был процесс удаления лака
и записей. Зачастую на тонированную пленку лака,
покрывающую живопись, не действовали даже самые
крепкие из применяемых нами растворителей. В
таких случаях приходилось производить
реставрацию «всухую». Так, например, большая
часть портрета А.С. Лермонтовой расчищена без
применения растворителей, одним скальпелем, что
представляло значительную трудность.
В процессе удаления лака и записей выяснилось,
что все работы Г. Островского имеют потертости
красочного слоя, а на многих из них перемыта
авторская живопись. Вот тогда-то и стало ясно, что
картины записаны или покрыты тонированным лаком,
для того чтобы прикрыть потертости,
образовавшиеся при неумелой расчистке.
Только после удаления всех позднейших
наслоений, несмотря на многочисленные утраты
авторской живописи, мы смогли увидеть ее во всей
подлинности.
Заключительным процессом реставрации было
восстановление живописи. Из-за довольно
значительных утрат отдельных фрагментов у
многих портретов восстанавливать цвет и рисунок
приходилось почти по самым незначительным
остаткам авторского письма».
С исключительной бережностью отнеслись
реставраторы ко всем полотнам, и благодаря их
подлинно творческому труду портреты предстали
перед современным зрителем в том самом виде, в
каком они вышли из-под кисти художника.
Григорий Островский. Кем он был? Талантливым
самоучкой, родственником владельцев Неронова,
бедным дворянином или выходцем из церковной
среды? Пока эти вопросы остаются без ответа.
Характер надписей на портретах позволяет
предполагать, что Островский получил
художественное образование в иконописной
мастерской. На всех холстах текст выдержан в
церковно-славянском стиле, а само начертание
букв напоминает скорописную вязь позднего
иконного письма. Современник Рокотова,
нероновский живописец был в большой мере
консервативен в своем творчестве. Ему близок и
понятен язык парсуны (произведение портретного
жанра в России второй половины XVI–XVII вв.,
условно передающее сходство и стилистически
связанное с иконописью), и он навсегда сохраняет
навыки иконописца даже в самых светских
портретах. Однако при этом живопись Григория
Островского отнюдь не замкнута в застывших
рамках потерявших к тому времени актуальность
иконописных канонов. Знание ремесла, полученное
во время учебы, помогает художнику работать
уверенно, лишает робости его «примитивную» на
первый взгляд манеру письма, позволяет находить
самые разнообразные решения для каждого
портрета.
Живописец из Неронова был художником смелым,
любящим и тонко чувствующим чудодейственную
игру красок. Он предпочитает открытые, яркие
цветовые сочетания приглушенной лессировочной
манере. Сразу может броситься в глаза некоторая
аппликативность в написании деталей портретов,
но она скорее результат своеобразной живописной
системы, чем свидетельство упрощенности
исполнения. Какой щедрой, умелой рукой написаны
украшения на женских платьях, как любовно
отшлифованы драгоценные камни и сережки,
насколько живо и материально передана фактура
тканей! Но все эти виртуозно исполненные детали
не самодовлеющи: они включены в единое
живописное целое и служат главной цели художника
– созданию образа человека.
Григорий Островский смотрит на окружающих его
людей внимательными глазами художника, глазами
умными и зоркими. От него не ускользают тончайшие
оттенки характеров, жизнь людей, которых он
изображает, хорошо знакома ему. Подобно автору
семейной хроники, он рассказывает нам о судьбах
современников.
* * *
Портреты из Солигалича оживили интерес к
художественной культуре костромского края.
Московские зрители еще продолжали знакомиться с
полотнами Григория Островского на выставке
«Солигаличские находки», а уже было начато
систематическое обследование музеев на земле
древнего Галича. Основной задачей нашей
экспедиции были поиски других работ Островского
или мастеров, творивших одновременно с ним.
Однако среди нескольких десятков холстов,
вывезенных в Кострому из хранилищ Галича,
Чухломы и Солигалича, не оказалось ни одного
портрета с подписью Островского. Видимо, все
произведения мастера принадлежали Черевиным и
украшали интерьеры усадьбы Нероново.
Но и в других «дворянских гнездах» также ценили
подлинное искусство и заказывали портреты
настоящим мастерам. В одно время с Островским в
Костромской губернии работал художник Березин, и
открытый нами портрет его кисти, изображающий
М.В. Буренину, – один из хороших образцов
русской портретной живописи XVIII века. Умелые
живописцы писали портреты князей Вяземских,
членов семьи майора Василия Панова, выполняли
заказы дворян Денисьевых, Дементьевых,
Катениных.
Родственники поэта Павла Катенина – друга
Пушкина и Грибоедова, известного критика,
человека, принимавшего участие в восстании
декабристов, жили неподалеку от черевинской
усадьбы в Чухломском уезде. Сам Павел
Александрович отбывал ссылку в родительском
имении и создал здесь немало интересных
произведений. Портрет его дяди Андрея Федоровича
выставлялся в Костромском музее как работа
неизвестного художника. Обычный портрет
XVIII века, добросовестно исполненный и,
казалось, совсем не претендующий на особое место
среди сотен подобных полотен. И вдруг в архиве
Центральной реставрационной мастерской
обнаружили специальный паспорт на этот портрет.
Оказалось, что картину привозили из Костромы в
Москву и реставрировали в мастерской двадцать
пять лет назад.
На имя Григория Островского, который
расписался на обороте холста, внимания тогда не
обратили: кто мог знать о существовании в
Солигаличе целой серии портретов этого
художника? Портрет А. Катенина дублировали на
новый холст, и под ним навсегда скрылось имя
автора... Так Григорий Островский попал в число
тех, кто значится в каталогах под роковыми
инициалами «Н.Х.» – неизвестный художник.
Правда, в паспорте осталась калька, на ней рукой
реставратора переведено с подлинника «Портрет
Андрея Федоровича Катенина. Писан в 1790 году.
Писал Григорий Островский». Но оригинал
отправили обратно в Кострому, а калька осталась в
архиве реставрационной мастерской. Прошло
четверть века, прежде чем имя автора и его
творение вновь нашли друг друга. На сей раз автор
уже не был никому не известным художником, а
предстал как уже знакомый нам талантливый
мастер, отразивший вкусы и характер своей эпохи.
Это случайное открытие дает основание
надеяться, что мы еще не раз встретимся с именем
Григория Островского. Его солигаличские
портреты написаны с 1773 по 1777 год. Портрет
А.Катенина создан в 1790 году, и, значит, в это время
художник продолжал работать. Казалось бы,
маленький штрих, но и он в какой-то мере расширяет
наши знания о личной судьбе и творчестве
Островского.
* * *
Открытые тридцать лет назад портреты кисти
Григория Островского изучались тщательно
искусствоведами, архивистами, краеведами,
реставраторами, рентгенологами, филологами и
просто людьми, которым дорога память о прошлом
нашего Отечества. Мы знаем если не все, то очень
много о родословных изображенных талантливым
портретистом современников; специалистам
удалось распознать с абсолютной точностью лица,
представленные на холстах, а также определить
место нового открытия в истории русского
искусства. Самым сложным оказалось прочтение
биографии автора – неизвестного мастера
Григория. Многие ученые пытались отыскать корни
мастера из Солигалича, но поиск был затруднен
отсутствием каких-либо документальных
источников. Ближе всего к поискам истины были
костромские краеведы, музейные и архивные
работники. И вот сегодня стараниями увлеченного
ученого из Костромы Елены Сапрыгиной мы можем с
документальной точностью говорить о том, кто был
Григорий Островский, сохранивший для нас
портретные изображения семей Черевиных,
Лермонтовых, Ярославовых, Акуловых, Катениных и
других жителей Костромской и Ярославской
губерний. В своей исследовательской работе
«Фантом Григория Островского» Елена Сапрыгина
рассказывает о своих длительных поисках и
стремлении воссоздать родословную Григория
Островского, прочесть неизвестные страницы
истории русской провинции. Труд костромской
исследовательницы был своего рода толчком для
показа в Москве в «Доме Палибина» камерной, но
необычайно интересной и так нужной нынче
выставки портретиста ХVIII века Григория
Островского.
