Когда я шел на выставку, то решил проверить собственную эрудицию и попробовал угадать хотя бы несколько картин, которые мне предстоит увидеть. Первым делом на ум пришла хрестоматийная «Владимирка» Левитана. Затем вспомнился не менее хрестоматийный «Витязь на распутье». От него естественная ассоциация попыталась было потянуться к «Трем богатырям», но я решил, что одного витязя должно быть достаточно. Что дальше? Может, «Бурлаки на Волге»? «После дождя» Васильева, коли там какой-то проселок изображен? А еще?

В общем, как видите, не натянул даже на один зал. Слабовата оказалась моя эрудиция, так что пришлось ее, пристыженную, отправить на покой, а самому с любопытством начать осматривать экспонаты.

«Владимирка» обнаружилась в первом же зале. Вдалеке, на торцевой стене следующего зала, виднелся и «Витязь на распутье». Что ж, на то они и хрестоматийны, чтобы без них нельзя было обойтись. Зато рядом находились гораздо менее известные творения.

Вот «Осенняя распутица» Куинджи. То ли дождь, то ли туман, а может, то и другое одновременно. Сквозь них на заднем плане едва угадываются очертания избы. Стынет одинокое дерево. Непролазная грязь вместо колеи, рваные края низко нависшей тучи, крошечные фигурки людей, пробивающихся сквозь непогоду. Безотрадную картину не озаряет даже проблеск привычной для Куинджи магии света — все потонуло в беспросветной мороси.

Немногим более оптимистичен «Зимний лесной пейзаж с путником» Клевера: тяжелые зимние сумерки, голые деревья, мрачный лес на заднем плане. Но тусклый огонек в окне все же манит призрачной надеждой, что сегодня вечером в ночлеге путнику не откажут.

Быстро нашелся и упомянутый раньше Васильев, чья картина «После дождя. Проселок» соседствовала с не столь известной «Дорогой после дождя» Крыжицкого. И если у первого дорога еще как-то пригодна для перемещения людей и скотины, то у второго дела обстоят совсем безнадежно: герои Крыжицкого неторопливо влекутся по обочине, а проезжую часть занимает огромная лужа. Даже след от какой-то повозки не тянется вдоль дороги, а пересекает ее.

Все знакомое до боли, щемящее до замирания сердца... Да, такова она, русская дорога. Первый образ сложился быстро, и, забегая вперед, могу сказать, что в дальнейшем ему было суждено подтвердиться.

На выставке — и на дороге — господствует грустная осень с ее печальными красками, ранними вечерами и пасмурным небом. Если встречается не осень, а лето — то наверняка льет дождь. Хмурое освещение, низкие темные тучи, а под ними тускло-красная полоска заката.

Под стать погоде и люди. По русской дороге не идут, и уж тем более не мчатся. По ней бредут, тянутся, влачатся и только в лучшем случае — едут. Персонажи тоже не самые оптимистичные: похоронные процессии, арестанты, унылые студенты, погруженные в тяжелые раздумья, и бесчисленные богомольцы с посохами.

В общем, тоска. Мне непатриотично захотелось пойти другим путем, а тут как раз и «Витязь на распутье» подвернулся. Отлично! Распутье — это выбор, а выбор — это варианты, а среди вариантов, глядишь, и что-то более светлое окажется.

И тут меня ждало самое сильное потрясение. Казалось бы, что можно найти нового в сюжете, навязшем в зубах с детства? От картины, виденной в сотнях репродукций? От художника, на первый взгляд просто иллюстрировавшего русские сказки? Вы наверняка рассматривали «Витязя» столько раз, что знаете его наизусть, а потому поймете мое удивление.

Так вот, я вдруг обнаружил, что никакого распутья на картине нет. Нет вариантов, нет выбора! Да и дороги-то, собственно, нет. Есть мрачный замшелый камень с хладнокровно-зловещей констатацией: «Как прямо ехати, живу не бывати. Нет пути ни проезжему, ни прохожему, ни пролетному». Других возможностей — налево, направо, назад — просто не существует.

Так обогатилось не только мое восприятие знакомой картины. Обогатилась и сама базовая метафора выставки.

Русская дорога оказалась направлением, с которого не свернуть. Судьбой, от которой не уйти. Призванием, которого не избегнуть. И там, где ты ждешь перекрестка, просто стоит очередной верстовой столб, валяются черепа да кости, а в дальнем болотце проблескивает кровавый отсвет заката. И почему-то ясно, что это не рассвет, а именно закат — предвестник неизбежного финала, предписанного каменной скрижалью.

Что ж, раз не свернуть, идем дальше, в следующий зал.

По-прежнему жизнеутверждающего мало. Жутковатое «Возвращение крестьян с похорон зимою» Перова со знакомой полоской заката под низкими угрюмыми облаками. «Порожняки» Прянишникова с тем же освещением и стынущей фигурой нищего студента на переднем плане. Вслед за ними «Последний кабак у заставы» того же Перова — еще беспросветнее во всех смыслах.

Напротив демонстрируют страсти русской зимы «Застигнутые бурей» Сверчкова и «Пурга» Соколова. На память приходят знаменитые французы, возвращающиеся домой после неудачной кампании 1812 года.

Наверное, сами устроители выставки на этом месте почувствовали такое уныние, что им захотелось добавить в пейзаж немного солнца. Оттого попытались перебить настроение идиллической «На пашне» Клодта и набившей оскомину «Рожью» Шишкина. Мне они, честно говоря, не показались убедительными в контексте выставки не только из-за неуместно бодрого настроения, но и в связи с весьма натянутым соответствием теме: на обеих картинах дорога играет второстепенную роль. Впрочем, это мои личные ассоциации, и у кого-то они окажутся другими.

А вот «Смерть переселенца» Иванова, известная не менее чем шишкинская «Рожь», удивительным и печальным образом оказывается на месте — своеобразным замковым камнем посередине экспозиции.

Во-первых, выясняется, что надпись перед Витязем была не столь уж преувеличена. Понимаете?

Во-вторых, обнаруживается, что дорогу, обещавшую светлое будущее где-то вдалеке, можно до конца и не пройти. А так хотелось дожить до желанного света...

В-третьих, где-то на заднем плане сознания брезжит известный экзистенциальный мотив. Как же так, я умру, как и он, а мир будет идти дальше своим чередом, как посетители выставки к следующим картинам? Несправедливо!

Но мы пока здесь, а не там, и наша дорога продолжается. «Обоз порожняком» Герасимова. Как-то подозрительно взлетает воронья стая впереди... Может, не такое уж светлое будущее виделось в 1913 году будущему советскому художнику?

«Вид на мост через реку Сходню» Соловова являет собой первое изображение железной дороги на выставке. Судя по дате (1853 г.), едва ли не самое первое в русском искусстве вообще. Геометрически правильный железный мост, ровная уверенная прямая, идиллический пейзаж на первом плане. Вписалось? Некрасов, помнится, возражал... Да и живописцы не все эту идиллию ощущали, чему отличный пример — «Поезд» Соколова, жутким чудищем вырывающийся из ночи навстречу посетителю выставки. От него захотелось держаться подальше, так что я поспешил в следующий, предпоследний зал.

Выставка определенно начала клониться к закату, и картины окрасились красным. Наверное, у организаторов это получилось ненамеренно, но тем знаменательнее совпадение.

«Фантазия» Петрова-Водкина взлетает знакомым красным конем. По контрасту с ним странно застыла, упершись в раму картины, красная «Колхозница на велосипеде» Дейнеки. «Красная конница» Малевича, гениальная в своей плакатной лаконичности, мчится на бой с невидимым врагом. Революционным кумачом расцветает «17 октября 1905 года» Репина. По алой ковровой дорожке выходит к депутатам Ленин на картине Самохвалова...

Вот оно, желанное светлое будущее. Настало. Русская дорога пройдена. Выставка заканчивается. О советских временах напоминают только безликие персонажи «Очереди» Сундукова и «Формулы» Мишина, парадоксальным образом превратившего дорогу в лабиринт... Без выхода.

Должен признаться, мне пришлось как следует встряхнуть головой, чтобы освободиться от морока финальных метафор. Только после этого я смог обнаружить, что выход все-таки есть. Вот он, прямо за ларьком с открытками, альбомами, каталогами и путеводителями.

Каталог, несмотря на его внушительную цену, я купил на память. И отправился восвояси, неожиданно осознав особую значимость места проведения выставки: вход в Корпус Бенуа находится на самой что ни на есть дороге к храму — по пути от Невского проспекта к храму Спаса на Крови.

Уже дома я обнаружил, что репродукций в купленном каталоге гораздо больше, чем картин на выставке, и расположены они в сугубо хронологическом порядке, а развешаны были — в смысловом. Так что это даже и не каталог, а альбом на ту же тему.

Приятно удивил приложенный к альбому компакт-диск с двадцатью четырьмя (!) русскими песнями и романсами, посвященными все той же теме. Тут тебе и «Ямщик, не гони лошадей», и «Степь да степь кругом», и «Однозвучно гремит колокольчик».

Послушал я диск, полистал альбом. Что ж, все соответствует. Тоска это все-таки — русская дорога. Да только другой, похоже, у нас нет...