Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Искусство»Содержание №20/2005

ТЕТ-А-ТЕТ

н а ч и н а я  с  х х  в е к а

wpe140.jpg (33424 bytes)

 

Елена МЕДКОВА

Башня Татлина

Все люди на земле имели
один язык и одинаковые слова…
И сказали они: построим
себе город и башню до небес.
Быт. 11

Современное российское общество озабочено поисками общенациональной идеи. Не менее озабочено отсутствием ярких идей и художественное сообщество. Есть желание построить общенациональный архитектурный символ, но нет четкого представления о том, каким он должен быть и что должен олицетворять. Для осуществления амбициозных планов строительства самого высокого в Европе здания под гордым названием «Федерация» в Москву приглашены иностранные специалисты и архитекторы. Однако на одном из проектов полузавиток спирали, концентрирующийся вокруг мачты-шпиля, кажется очень знакомым. На Западе хорошо помнят уроки и наследие русского авангарда начала ХХ в. и через столетие возвращают его нам в виде метафорической отсылки к нашему же наследию, заставляя задуматься над механизмами, порождающими великие художественные идеи.

Проект памятника III Интернационала Татлина, именуемого им просто «башня», появился в разоренной двумя войнами и революцией полуголодной стране и стал первой ласточкой бурного подъема новаторского архитектурного творчества как у нас, так и на Западе. Это грандиозное по своему замыслу сооружение, высотой в 400 м, состоящее из мачты-консоли, двух свивающихся, устремленных вверх стальных спиралей и подвешенных между ними хрустальных объемов куба, пирамиды, цилиндра и полусферы, ломало все традиционные представления об архитектуре. Благодаря этому оно обрело всемирную известность и стало своеобразным образцом, стимулирующим творческую мысль современных архитекторов вплоть до наших дней.

Самое интересное, что идеи Татлина до сих пор не реализованы полностью. В виде отдельных фрагментов они присутствуют в геометрической символике зданий правительственного комплекса столицы Бразилии г. Бразилиа (автор — О. Нимейер), в вантовых конструкциях Центра им. Ж. Помпиду в Париже, в мощной спирали здания Музея Гугенхейма в Нью-Йорке, в поверхностях сложной кривизны Оперного театра в Сиднее. А идея вращения свободно висящей в пространстве конструкции воплощена не на земле, а пока только в космосе — на международной космической станции. Что же одушевляло Татлина, откуда появилась такая дерзость мысли? Невольно вспоминается другая башня — Вавилонская, столь же утопичная по своему замыслу, обладающая таким же невероятным побудительным энергетическим зарядом главенствующей идеи и столь же роковым образом нереализуемая на протяжении четырех тысяч лет мечта человечества.

Обладая изначальным единством слова и языка, легендарные строители замыслили построить «башню, высотою до небес», чтобы этим «сделать себе имя» и укрепить свое единство («чтобы мы не рассеялись по лицу земли»). Татлин проектирует свою башню, чтобы воссоединить утерянное некогда единство всего человечества. Здание-памятник должно было вместить в себя верховные органы всемирного социалистического государства — «Совет Рабочих и Крестьянских депутатов Земного Шара». Оно должно было стать мировым информационным центром, несущим единое слово миру. Кроме агитационного центра в нем должны были разместиться мобильные подразделения мотоциклистов, автомобили, гигантский экран, радиоприемник «мирового масштаба», «телефонная и телеграфная станция и другие возможные аппараты информации», «станция прожекторов, которые проектировали бы световые буквы на облака».

Слово в облаках — в этом есть что-то подспудно богоборческое, антитеза «смешению языков» и разобщению людей и одновременно мистическая вера в силу слова, помноженного на технические возможности. Слова, которое, подобно божественному откровению, может спускаться на людей с небес и преобразовывать их: «крепкая и лаконичная фраза оратора-агитатора и далее — последнее известие, постановление, решение, последнее изобретение, взрыв простых и ясных мыслей, творчество, только творчество…»

Новые, антропогенного происхождения материалы вдохновляли древних строителей своими возможностями и практической неисчерпаемостью: «И сказали друг другу: наделаем кирпичей и обожжем огнем. И стали у них кирпичи вместо камней, а асфальт вместо извести». Для Татлина «материалом современного классицизма» становится металл и стекло, которые требуют «новых соотношений материи с целью получения новых напряжений и изобретения на этой основе сложной формы».

Татлин полностью отказывается от архитектоники традиционных стоечно-балочной и каркасной конструкций, которые несли в себе метафорическую формулу преодоления сил тяжести и косности материи. «Как принцип необходимо утвердить… чтобы памятник был местом наиболее напряженного движения: меньше всего в нем следует стоять и сидеть, вас должно нести механически…» Стальные спирали башни без видимых усилий возносятся к небу — в самой форме спирали заложена идея движения. Зрительно это движение поддерживается заполняющими витки треугольными конструкциями, обращенными острыми углами вверх, а на деле его реализуют многочисленные электрические подъемники, связывающие отдельные части здания. Категория движения осмысливается не только метафорически, но и реально — движение лифтов, свободное парение в пространстве и вращение основных объемов сооружения вокруг своей оси входят в художественный образ.

Предполагалось, что Вавилонская башня возвысится до небес и тем самым заменит мифологическую Мировую ось, объединяющую земной и небесный миры. Недаром в этой идее древним иудеям виделась непомерная гордыня. В ней пафос первого крупного строительства, энергия начала человеческой цивилизации. Человек строил, подобно Богу, измеряя свое творение космическими ритмами. ХХ век тоже мыслился как начало новой эпохи (Октябрьская революция — как один из вариантов). Двойная спираль башни Татлина несла в себе идею бесконечности, бесконечности прогресса, путь которому открывало новое единение людей в масштабах планеты на основе новой гуманистической идеологии.

Образ бесконечности прогресса и картина бесконечного мироздания на тот момент счастливо совпали в мировидении эпохи и Татлина. Социальная идея одушевилась космическими масштабами. Несущая мачта-консоль получила наклон параллельно земной оси. Нижний кубический объем, символизирующий Землю, должен был вращаться вокруг своей оси со скоростью планеты, совершающей годичный цикл по орбите вокруг солнца. Верхняя полусфера, символ неба, синхронизировалась с суточным вращением Земли вокруг своей оси. Промежуточные звенья (треугольная призма и цилиндр) делали полный оборот за месяц. Само Время вплеталось в ткань архитектуры.

Строительство Вавилонской башни было прервано по воле Бога, смешавшего все языки. Само понятие «вавилонская башня» стало метафорой принципиального непонимания и отчуждения народов и невозможности реализации одной из первых утопий человечества. Это, впрочем, не помешало людям в течение четырех тысяч лет продолжать попытки прорваться к небу. Башня Татлина не могла быть построена в нищей, разоренной стране, в которой с трудом нашли рейки и бумагу для макета. Рок изначального противоречия тяготел и над самой идеей памятника III Интернационала, и над породившим ее формальный символизм абстракционизмом.

Дело в том, что абстракционизм, из которого вышел Татлин, стремясь к обретению предельных единиц художественной выразительности, сам сужал до нуля, до Ничто поле своей деятельности. Трудно что-либо еще сказать на языке «черного квадрата». В то же время искомые предельные сущности (геометрические фигуры и тела, локальные цвета и др.) наделялись многозначным до бесконечности символическим смыслом, что делало их в противоположность Ничто – Всем.

Татлин прошел через искус Нуля абстрактной формы и вышел на реальность конструкции и материала, но попал в ловушку социального варианта «Все и Ничто». «Кто был никем, тот станет всем» — такова идеологическая формула нового социального мира. Татлин мыслил свою башню как некое живое существо («он должен быть совершенно монолитен»), несущее Слово, втягивающее огромные массы народа («он должен обладать громадной пропускной способностью») и преобразующее их согласно нормам новой идеологии («вас должен… увлекать против вашей воли… взрыв простых и ясных мыслей…»). Насильственное преобразование естества человека во имя единства человечества — идея утопическая и, как показал последующий опыт, опасная, но грандиозная. В ней потенциальная энергия оппозиции «Все – Ничто». Таково предназначение людей — развиваться через решение неразрешимых противоречий. Только они порождают художественные идеи удивительной мощи и красоты.