Нередко в картинах Боттичелли в
образах идеальных героев флорентийцы различали
черты своих современников или известных
личностей. Так и здесь художник запечатлел
младшего брата Лоренцо Великолепного — Джулиано
де Медичи и его возлюбленную Симонетту.
Темнокудрый брат герцога не слишком обременял
себя делами государственного правления, зато
блистал на турнирах и балах, покоряя своей
элегантностью, горделивой осанкой и рыцарской
статью. Он всецело оправдывал свое романтическое
прозвище, которым наделила его народная молва, —
Принц Юности. Джулиано был любим горожанами, и не
только. На картинах Боттичелли он появлялся не
один раз в образе поэтического героя.
Джулиано запечатлен с нежной
белокурой Симонеттой Катанео — своей
возлюбленной и официальной женой некоего
патриция Марка Веспуччи. Оба еще при жизни стали
легендой Флоренции, но вряд ли их помнили бы
сегодня, если бы не волшебная кисть Боттичелли.
Кроткая Симонетта была вдохновительницей
трогательных фантазий художника. Умерла она
внезапно и довольно рано по неизвестной причине.
Чахотка? Отрава? Неудачные роды? Об этом можно
только гадать. По этому случаю вся Флоренция
погрузилась в траур, оплакивая возлюбленную
Принца Юности. Сам Джулиано Медичи ненадолго
пережил хрупкую Симонетту. Он был убит
заговорщиками — его настиг кинжал наемного
убийцы во время мессы у церковного алтаря.
Как ни один мастер до этого, Боттичелли
был наделен способностью к тончайшему
поэтическому осмыслению жизни. Он впервые сумел
передать едва уловимые нюансы человеческих
чувств. Картина “Венера и Марс” наделена
меланхолической мечтательностью, даже щемящей
тоской. Художник, кажется, угадал грядущую судьбу
героев.
Картина написана, как было принято
тогда, с использованием античного
мифологического сюжета. Грозный бог войны Марс
изображен отдыхающим после ратных подвигов. Во
сне, в истоме, как награда за победу, ему является
“дама сердца” в образе юной прекрасной богини
любви Венеры. Сидящая у ног спящего героя, она с
тревогой смотрит на лицо воина, что и определяет
атмосферу сцены, несмотря на суетящихся,
забавных и веселых проказников — панисков: они
уже завладели копьем, шлемом и боевым рогом
Марса.
Композиция построена на острых
изломах линий — обнаженного тела бога войны,
застывшего в неудобной, напряженной позе, на
сгущении пространства, перегруженного фигурами.
Пропорции их все также вытянуты, что заставляет
вспомнить язык готических художников. Контуры
тела Венеры мягче, но в них угадывается хрупкость
и ломкость.
Декоративно-изысканные ритмы своей
картины Боттичелли дополняет холодными матовыми
и нежными тонами, наделенными произвольными
переливами, отчего на полотне появляются ноты
печали и болезненного надлома. Так в
художественную ткань работ мастера проникает
причудливая смесь античности и готики —
ощущение неких внеличностных сил, подчиняющих
человека, когда становится очевидным, что не сам
он управляет своей судьбой. Это предчувствие
новой эпохи, новых событий: на смену
антропоцентризму Ренессанса приходит
представление о мире, в котором человек
беспомощен, где существуют силы, не зависящие от
человека, неподвластные его воле.
Симптомом этих новых настроений в
обществе, первыми раскатами грома, предвестником
грозы, разразившейся несколько столетий спустя
над всей Италией и положившей конец эпохе
Возрождения, стал религиозный фанатизм
Савонаролы и его приверженцев-флорентийцев,
среди которых трагическим образом оказался и сам
художник. Именно тогда в умах и душах горожан,
некогда гедонистов, исповедовавших прелести и
радости любви и свободы, здравый смысл и веками
воспитывавшееся уважение к прекрасному
отступили перед глубоким внутренним разладом,
затмением, спровоцированным речами монаха. И в
костер полетели дивные произведения искусства…
Потому мифологические образы
Боттичелли в картине “Венера и Марс” наполнены
сложной игрой метафор, аллегорических намеков,
перекликающихся отчасти с мировоззрением уже
ушедшей эпохи.
