ТЕМЫ ДЛЯ ОБСУЖДЕНИЯ НА УРОКЕ МХК

Прогулки при закате. 1903. ГРМ, Санкт-Петербург

Весна. 1898-1901. ГРМ, Санкт-Петербург

“Как истинный поэт, природа не любит резких переходов. У облаков белый колорит гармонически сочетается с голубым небом и зеленой землей, поэтому все краски ландшафта переходят друг в друга, как тихая музыка, и созерцание природы всегда целит и успокаивает душу. Природа, как и великий поэт, умеет простейшими средствами достигать величайших эффектов” — трудно поверить, что эти слова Г. Гейне написаны не о творчестве В.Э. Борисова-Мусатова. Природа, музыка, водушный зелено-голубой колорит, классические по своему изяществу и минимализму композиционные решения и как результат высочайшая поэзия всепоглощающей гармонии — таковы основные константы мусатовского мира.

Рубеж веков отмечен кардинальным изменением самого принципа формирования художественной модели — на смену непосредственному отражению реальной жизни приходит искусство, которое на основе преображения действительности конструирует свой мир. С этой точки зрения Борисов-Мусатов оказывается в одном ряду с М. Врубелем, чьи образы отмечены принадлежностью к иному миру уже на уровне сюжета. Эту “иномирность” у Борисова-Мусатова уловить труднее при поверхностном знакомстве, так как ничего фантастического в его картинах нет. Нет в них и непосредственных знаков, указывающих на символическое содержание. Просто мир Мусатова иной в целом. И это одна из самых интересных тем при обсуждении его творчества.

Для характеристики его искусства принято использовать такое понятие, как “ностальгия конца века”, что подразумевает неприятие нового и уход в воображаемый мир прошлого. Для Мусатова — это мир классической русской усадьбы ХVIII века. Восемнадцатый век был предметом интереса и художников-мирискусников, но они в отличие от Мусатова занимались реконструкцией прошлого, а их всё разъедающая ирония всегда была мерой дистанцированности и отчуждения от изучаемой эпохи. Борисова-Мусатова же невозможно представить в иной реальности. Его душа как будто растворилась в созданном им мире.

Так что же это за мир, которому можно так всецело отдать свою душу? И где он? В прошлом или в вечности идеалов, гармонии и незыблемых констант бытия?

Может ли так быть, что ХVIII в. стал для мечтателя из Саратова не прошлым, а воспоминанием о будущем? Какое зерно общечеловеческого содержания увидел Мусатов в космосе русской усадьбы? Какие элементы он отбирал из реальности ХVIII в.? Эти вопросы являются прекрасным поводом вспомнить пройденное и понять, каким сложным путем, через возвратное движение, прокладывает будущее себе путь в искусстве.

Что повторяется в картинах Мусатова? Классический палладианский дом вдали или на горе (“Гобелен”, “Привидения”, “Сон божества”, “Прогулка при закате”, “Отблеск заката” и др.), застывшие воды озера, с опрокинутым в нем небом (“Водоем”, “На террасе”, “Весенняя сказка”, “Осенняя песнь” и др.), гармония английского парка, в котором природа проникнута мерой человека, а человек пропитан естественностью природы (все картины без исключения), женщины в расцвете юности и жизненных сил, длящийся и переходящий из картины в картину “безмолвный разговор”, общение без слов, так как слова не нужны там, где общаются души.

Дом — вода — сад — женщина — собеседование.

Прежде чем перейти к культурным реминисценциям и к концепции Борисова-Мусатова, можно попробовать дать учащимся задание на ассоциации по всей цепочке или по ее частям: дом — собеседование, вода — собеседование, вода — женщина, вода — дом, сад — женщина и в любых других сочетаниях.

Так что значит дом в русской усадьбе? Изначально, при строительстве дома в стиле классицизма, архитекторы ХVIII в. ориентировались на виллу Ротонду Палладио — идеальный образец абсолютно центричного сооружения с куполом посередине и четырьмя одинаковыми портиками по сторонам, в котором в законченной классической форме отразились гуманистические идеи Возрождения и его антропоцентрического космоса. Портик и купол — атрибуты скорее не жилого дома, а храма. Отсюда с самого начала дом в усадьбе получил такое определение, как “храмовидный”. Дом — храм, храм — центр вселенной, сама усадьба — вселенная частного, “естественного” человека. Философия английского парка укладывается в эту концепцию, подчеркивая своей естественной гармонией рациональную гармонию центра/дома.

Природа как идеальная среда для человека отсылает к образу сада, райского сада (Аркадии), райского сада золотого века полотен Н. Пуссена и К. Лоррена. Застывшие отражения вод хранят и лелеют этот мир наподобие Леты, обвивающей неземные сферы Элизиума. В своей неподвижности они хранят идеальные потенции жизни, ее начала, развития и конца, в котором сокрыто начало.

“Мусатовские девушки” отсылают нас по цепочке к тургеневским девушкам, к усадьбам в произведениях И.А. Гончарова и А.С. Пушкина, к идее вечной женственности в русской культуре, к образу Богоматери, ведущей безмолвную молвь заступничества, к “sacra conversatione” (святому собеседованию) ренессансных миров Джованни Беллини (“Sacra Conversatione”) и Сандро Боттичелли (“Весна”). Свой идеальный мир Борисов-Мусатов творит по нетленным образцам высокой классики, вбирающей в себя весь опыт человечества и русской ментальности. Таким мир должен быть, это идеал, чьи отблески хранит прошлое и чей немеркнущий свет манит будущим.

Борисов-Мусатов, подобно великим мастерам Ренессанса, творил по канонам идеального. При этом идеальное у него не отрицало живого биения жизни: весна и утро (“Весенняя сказка”) сменялись летом и полднем (“Летняя мелодия”), а затем осенью и вечером (“Осенний вечер”). Зима не отменяла лета, а только давала отдых божеству (“Сон божества”). Витальность зеленого цвета то разгоралась (“Изумрудное ожерелье”), то затухала (“Призраки”), но никогда не покидала этого мира, где даже смерть была лишь мгновенной остановкой и невольным взглядом назад, в мерной процессии жизни (“Реквием”).

Творчество Борисова-Мусатова дает возможность обсудить проблемы идеала и его места в культуре человечества в целом и каждого человека в частности. Поставить вопрос о реальности воплощения идеала в зримых формах действительности. Определиться со спецификой эпохальных проблем, требующих появления идеальных миров. Поговорить о специфике живописного языка и средств зримого воплощения идеального в каждой исторической эпохе вообще и в творчестве Мусатова в частности. Понять саму возможность воплотить иррациональную суть духовного общения с помощью рациональных приемов (декоративная плоскостность, игра планами, множественность точек зрения, выработка индивидуальной “иконографии”).