Елена МЕДКОВА

Темы для обсуждения
на уроке МХК

«Высочайший внутренний расцвет Греции совпадает с эпохой Перикла, высочайший внешний расцвет — с эпохой Александра» (К. Маркс). Эллинизм при единстве основ соотносится с классикой, как внешнее с внутренним. Проблема трансформации внутреннего, сакрального в профанный мир — главная проблема в искусстве эллинизма.

Что происходит с неизреченной сутью при ее вербальном означении? Что происходит с тайной формулы бытия при ее тиражировании? Вопросы не только искусствоведческие, но и философские, при этом с выходом на осмысление личностных проблем. «Мысль изреченная есть ложь»? Чем приходится платить за пассионарный всплеск культурной экспансии?

Древняя Греция — узурпатор или жертва по отношению к эллинистическому миру, захватившему всю территорию древних восточных цивилизаций? Почему ни одна из восточных культур не вышла за рамки своей территории, подобно греческой? Есть ли что-то общее между экспансией культуры эллинов и современными процессами глобализации?

Что сделало Древнюю Грецию колыбелью европейской цивилизации — искусство высокой классики или искусство эллинизма? Каков смысл столь щедрого разбрасывания даров собственной культуры? Все ли семена проросли и во что они проросли? За что мы до сих пор благодарны эллинам?

Все эти вопросы могут стать основой для вводной дискуссии к теме эллинизма.

С равнение высокой классики как внутренней сущности с эллинизмом как внешним проявлением сущностных основ выводит нас на достаточно высокий философский уровень сопоставления сущности и явления. При всей сложности на первый взгляд такой постановки вопроса, именно она обеспечивает правильность истолкования искусства эллинизма и задает структурную четкость.

Внутреннее — это «ненаблюдаемая сущность», законы внутренней связи и структура предмета, само бытие, не развернутое во времени и пространстве, а пребывающее в вечности. Внешнее — это то, что дано нам непосредственно в чувствах, в наблюдении, это структура внешних связей с окружающей средой, процесс становления и развертывания сущности в пространстве, переход из вечности в конечность времени.

Если следовать намеченной схеме, то в первую очередь необходимо определиться с характером контакта, который возникает при восприятии классического и эллинистического искусства. С помощью простого опроса учащихся можно прийти к выводу о том, что искусство эллинизма легче понять, оно легче поддается интерпретации, в том числе и словесной, оно эмоционально и производит более непосредственное впечатление на зрителя.

Мы неспособны без специальных разъяснений почувствовать и оценить основные категории классического искусства: ясность и конкретность форм, реализующих абстрактную идею, меру (соотносимость с масштабом человека), симметрию (понимаемую греками как «соразмерность»), гармонию (согласие взвешенных и уравновешенных частей), понятие космоса как целостности, как блага и предельной красоты в силу царящего в нем порядка.

Трудно описать лик Зевса или Аполлона с фронтонов храма Зевса Олимпийского в Олимпии или Парфенона, так как они есть бытие, должное, они эталон.

Все было осязаемо и близко –
Дух мыслил плоть и чувствовал объем,
Мял глину перст и разум мерил землю…
Мир отвечал размерам человека,
И человек был мерою вещей.

(М. Волошин)

Предшествующие классике периоды формировали сущностные основы древнегреческого искусства, классика явила миру совершенные образцы этой сущности. Парфенон, вознесенный над Афинами и над Аттикой, сам является космосом, средоточием высшего блага порядка и красоты, а эманация его всеприсутствия в реальности — залог стабильности мира.

То, что формулировалось космосом классического храма, было явлено городскими ансамблями эллинистических городов. Эллинистические города строились на новом месте и могли демонстрировать идеи порядка не только на примере сакрального объекта — храма, но и всем своим рационально устроенным планом, который подчинялся сетке перпендикулярных координат, был сориентирован по сторонам света, а в центре своем имел комплекс общественных площадей с храмами, дворцами, общественными сооружениями. Обратите внимание учащихся на то, что место храма заняла площадь, идея регулярности с периптера храма была перенесена на всю планировку города, принцип равновесия и гармонизации меняется на принципы регулярности и единообразия.

То, что было сущностным смыслом для человека греческого полиса, стало атрибутом для мегаполисов эллинистических тираний. Этот переход нам трудно уловить, так как мы сами воспитаны на модели эллинистического города и прямая улица — естественный атрибут нашего городского мира. Специфику классического видения можно почувствовать только в Афинах, где почти из любой точки хаоса тесных улочек видна стройная гармония колонн Парфенона.

И так во всем. Центростремительная структурная данность классического искусства сменилась центробежностью многообразия внешних связей и проявлений эллинизма. Об этом свидетельствует отход от строгости ордерных систем и их смешение, использование ордера для бесконечных колоннад, соединение типологии периптера с пирамидой (Мавзолей в Галикарнасе) и иными типологическими образцами, заимствованными из местных традиций, увеличение разнообразия типологии построек и жанров в скульптуре и декоративно-прикладном искусстве.

В скульптуре отход от строгой внутренней структурности особенно очевиден при сравнении двух битв: лапифов с кентаврами (фронтон храма Зевса Олимпийского в Олимпии) и богов с гигантами (фриз Пергамского алтаря) (попросите учащихся самостоятельно провести сравнение). В первом случае воплощена формула победы разума над дикостью, человека над животным началом, что выражается в симметричности и строгой ограниченности композиции, в фиксированности ее центра фигурой Аполлона — бога/судии, который несет в себе идею высшей справедливости, в невозмутимости героев и общем ощущении высокого этоса при буйстве страстей битвы. Во втором случае есть сама борьба, пафос битвы с ее страстями и страданиями, без видимого исхода и конца — фриз не имеет геометрического или смыслового центра, он необозрим с одной точки зрения, его восприятие связано с проживанием реального времени, «тела все еще классически прекрасны… но гармония духа колеблется» (Н.А. Дмитриева).

Сжатая формула стала пространством. Спрессованная в настоящем бесконечно длящаяся вечность классики стала стремительно разворачиваться множеством дискретных профанных «здесь и сейчас»эллинизма.

Пластическая тектоничность классического храма и тектоническая пластичность соподчиненной ему классической скульптуры сменяются принципом живописности и атектоничности единого скульптурно-архитектурного синтеза, в котором в лидеры зачастую выбивается скульптура. Пергамский алтарь и Колосс Родосский являются крайними примерами торжества скульптурного начала.

Храм Венеры в Баальбеке и памятник Лисикрата в Афинах демонстрируют предел нефункциональности и ложности в использовании ордера с конструктивной точки зрения (что несут колонны памятника?). Выбор в пользу наиболее деструктивного в греческом искусстве коринфского ордера, с его живописной растительной капителью, изменения в пропорциях ордеров в сторону увеличения высоты колонны и снижение наглядности несущей функции опоры свидетельствуют о нарастании живописно-декоративных тенденций. Ослабление тектонических взаимосвязей привело к гигантомании. Колоссальные размеры Александрийского маяка и статуи Гелиоса на строве Родос остались в памяти потомков как примеры «чудес света». Отход от классических принципов «геометрического идеализма» открыл дорогу натурализму («Умирающий галльский вождь»). Сознание того, что высшие достижения в прошлом, породило подражание классическим образцам, на чем сформировался классицизм («Аполлон Бельведерский» неоаттической школы).

При всех перечисленных выше отличиях необходимо исходить все же из того, что эллинизм не выходит за рамки античной культуры и является естественным продолжением тех принципов, которые лежат в основании греческой культуры высокой классики. Так что целесообразно вспомнить общие типологические черты древнегреческого и эллинистического искусства, которые отличают античность от эпохи древних цивилизаций: поэтичность и целостность мифологического мышления, принципиальную антропоморфность мифологии, антропоцентричность, гуманистическую ориентацию мышления, веру в разумную организацию мира (рационализм) и в возможность воплощения идеала в реальности, телесность, способность «ярко и полно выражать абстрактные идеи, отвлеченные понятия в наглядных зрительных формах» (В. Власов), принципы калокагатии (единство прекрасного и нравственного, чувственно-телесного и духовного). Это особенно важно в свете того, что в эпоху эллинизма греческая культура встречается лицом к лицу с культурой древних восточных цивилизаций, хранящих традиции более ранних стадий освоения мира.

В стреча солнечного мира эллинов с «миром довременной ночи», с культурой, в недрах которой таился иррациональный первобытный хаос, а над разумом человека довлела мистика древней магии, культурой, в которой абстрактный символизм сочетался с принципами изобразительности изначальных природных форм (гора — пирамида, пальма — пальмовидная колонна), а вечность соединялась с бесконечными горизонтами инобытия (идея вечной загробной жизни), была судьбоносной для европейской цивилизации.

Эллинизм был только первым опытом синтеза, в результате которого перед античным человеком распахнулись пространственные и временные перспективы — мир стал утрачивать гармонию замкнутой телесности, но приобрел тревожащую и манящую даль. «Религиозный материализм» и философия греков получили прививку мистического иррационализма древних культов и тем самым расширили свои границы понимания соотношения рационального и иррационального, реального и трансцендентального в мире.

Интерес к частному миру человека пробудился в результате трагической потери полисной гражданственности и вторжения в греческую ментальность государственной машины восточных деспотий.

Следующий шаг по пути к синтезу породит христианство, но это уже другая тема.