Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Искусство»Содержание №11/2006

РАССКАЗ О ХУДОЖНИКЕ

А р т - г а л е р е я

Елена МЕДКОВА

Смольный монастырь

1748-1754

«Небо России — мягко-голубое. Часто серое, белое, низкое. Солнца немного: оно больше светит, чем греет… так что в России из стихий важнее расстилающийся ровный данный свет… В России в изобилии воздуха и воды… Воздух рождает в нас идею открытости, незавершенности бытия и человека, экстравертности = выхождения из себя — в ширь и высь…» (Г. Гачев). Ажурная громада Воскресенского собора Смольного монастыря — застывшая в цвете и форме метафора воздушной стихии русского космоса.

Светлая серебристая кровля его куполов из луженого железа, воздушный каркас из белых колонн и декоративного обрамления, нежная голубизна простенков растворяются в ровном свете дня, в призрачном мерцании белых ночей, в молочном предрассветном тумане и даже в белом блеске солнечного голубого неба. Чтобы так почувствовать суть северной природы, необходимо отстраниться и изумленным взглядом иностранца посмотреть на ее фантастическую красоту. Именно к такому отстранению прибегает А.С. Пушкин, описывая белые ночи: «путешествующий испанец, казалось, живо наслаждался прелестью северной ночи. С восхищением глядел он на ясное, бледное небо, на величавую Неву, озаренную светом неизъяснимым».

Схема смольного монастыря

Нечто подобное мог пережить юный Растрелли, впервые увидев «прозрачный сумрак, блеск безлунный» «задумчивых ночей» Петербурга. Комментируя природу пушкинского «света неизъяснимого», Г. Гачев делает акцент на том, что это «свет невечерний, белесый, бестелесный — неизъяснимый, ибо не от причины: не от солнца, не от точки, а просто марево как некая субстанция бытия в стране, где мир называют «белый свет».

Именно из этой субстанциональной метафоры «белого света» следует исходить в трактовке голубой белизны Смольного собора. Растрелли изумился и принял эту воздушно-световую стихию как свою. Собор весь раскрыт окружающему пространству, вширь и ввысь — уступами сочленения основного куба с ветвями греческого креста, поставленными наискосок колокольнями со сквозными проемами для колоколов, пульсацией оконных и дверных проемов, увязанных единым ритмом по вертикали.

Собор Смольного монастыря в разрезе

Он — материя воздушного океана, пронизанная энергией ветров. «Ветер есть прерывистость, порыв, волна — взволнованность, членораздельная речь духа — слово... Воздух... наполняет массой, веществом слово ветра» (Г. Гачев). Пульсирующий каркас храма — энергия ветра, обступающие купол колокольни — слово ветра, то слово, тот призыв Бога, который прозвучал в добытийным безмолвии зовом колокола. Его неистощимая энергия возносит массу собора вверх.
Боковые столпы/колокольни сжимают эллипсоидный купол и сливаются с ним в едином порыве, динамика пятиглавия эталонного Успенского собора сливается с динамикой столпообразного храма Вознесения в Коломенском.

Растрелли удалось совершить невозможное — не только синтезировать европейскую и древнерусскую традицию, но и совместить несовместимое дотоле: пятиглавие со столпообразным храмом. И сделал он это так, что новая символически-смысловая форма была принята как должное. «Вот это храм!» — восклицал каждый раз, проходя мимо, чуждый барокко классицист Д. Кваренги и