Купание красного коня
1912. Купание красного коня
В своем монументальном полотне Петров-Водкин смог непостижимым образом возвыситься до глубин национального архетипического чувствования и, суммировав весь предыдущий культурный опыт России начиная с языческой первоосновы, создать национальный символ огромной емкости.
На создание всеобъемлющего знака современности, своеобразной иконы ХХ века, претендовали многие художники того времени. Всех томила неизвестность порубежья веков, но пророческий знак удалось воплотить только двоим — Казимир Малевич написал «Черный квадрат», который стал иконой современного мирового искусства, а Кузьма Петров-Водкин в «Купании красного коня» смог вывести формулу сущности русской цивилизации.
Огненный конь и хрупкая юность, стихия и сосредоточенная гармония, неконтролируемые выбросы энергии и неподвижность духовной концентрации — таковы необъятные границы загадки русской души, такова непредсказуемая амплитуда проявления русской ментальности в бытии, от «бунта, бессмысленного и беспощадного», до тишины совершенства «Троицы» А. Рублева. Поэтической параллелью этой бытийной оппозиции может быть та бездна, которую очерчивают два отрывка блоковской поэзии. На одном полюсе набат исторической судьбы цикла «Родина»:
Закат в крови! Из сердца кровь струится!
Плачь сердце, плачь…
Покоя нет! Степная кобылица
Несется вскачь…
а на другом — стержень личностного самостояния цикла «Стихов о прекрасной даме»:
Все бытие и сущее согласно
В великой, непрестанной тишине.
Смотри туда участно, безучастно, —
Мне все равно — Вселенная во мне.
Непостижимый секрет Петрова-Водкина состоит в том, что он смог сжать, стянуть, сконцентрировать композиционными и образными узами эту бездну в бесконечный композиционный круг полотна. «Внутри неразмыкаемого круга» (А. Блок) все мироздание — «степь непроходимая зелено-ярких вод» (Р. Ивнев), вобравших в себя дыхание-вздох «небесной глубины» и «облаков немые сини» (А. Блок), жар солнца, опрокинутого в бездну пламени огня, плещущегося в страстной киновари, затмевающего горизонты красного коня, и наконец хрупкий тростник человеческой воли и существования.
«И бытия возвратное движенье» в роковом сцеплении безмерной мощи языческой стихии огненного коня и гибкой стойкости юноши, наследника духовности восточно-христианской культуры и юной героики антично-ренессансной традиции. В коне сосредоточена непредсказуемая стихия бытия в ее непрестанном движении — он вместилище хаоса, он медиатор Вселенной, ее стержень и средоточие, он источник жизненной энергии самоорганизующегося космоса, тайна огненного оплодотворения, символ обновления и возрождения, залог плодородия и цветения всего сущего на земле, объятого страстным напряжением любви-борьбы. Его красный цвет — цвет русского вселенского пожара, его форма — совершенная форма античной классики, прошедшей через горнило героической эпохи олимпийских богов. Он подобен античному року, несущему трагическую неизбежность судьбы человечеству и одновременно возвышающему его до высот героического противостояния судьбе несмотря ни на что. Отсюда «участно-безучастная» грусть и сосредоточенность главного персонажа.
Такое сосредоточение самостояния периодически возникает на порубежье исторических эпох художественной культуры — это и «грусть» скульптурных голов ранней классики Древней Греции (голова Дельфийского возничего), и меланхолическая самоуглубленность героев итальянского Кватроченто («Святой Себастьян» А. да Мессина), и светлая гармония ангельских ликов русского «ренессанса» Х V в. («Троица» А. Рублева), и природная, эпически незамутненная естественность и серьезность детства («На берегу неаполитанского залива» А. Иванова).
Для Петрова-Водкина «грусть — это сознание подчиненности необратимой Воле». Именно в этом осознании он видит стержень самостояния, что является чисто национально-архетипическим ходом — вспомним, что в начале формирования русского национального самосознания стоят подвижническое самоотречение монашества Сергия Радонежского и «прекрасное умозрение добра, жертвенности, любви, верности, красоты обожествленного человеческого духа» (И.А. Ильин) творений А. Рублева.
Воздвигнуть духовную вселенную в себе и в этом обрести точку опоры — таков исторический духовный опыт России, наследуемый юным героем Петрова-Водкина. Двух героев полотна Петрова-Водкина объединяет не идея борьбы и покорения человеком природных стихий (ср. концепцию «Медного всадника»), а глубинное постижение жизни в согласии: «Радость — счастье в покое — в дружбе с мировым законом (любовь)», — задолго до создания картины напишет художник.
В «Купании красного коня» две вселенные сходятся в динамичном равновесии перевернутого вершиной вниз треугольника, возникающего между осями головы коня и фигуры мальчика, и их схождение скрепляется печатью неизменного круговорота мира. Петров-Водкин, используя композиционную схему «Троицы» Рублева (перевернутый треугольник в круге), дает ей новую жизнь — если в «Троице» в просвете скрещения бытия Бога Отца и Святого Духа возникает жертва Христа, то у Петрова-Водкина за скрещением стихии национальных основ и космоса индивидуального человеческого духа — пауза первозданных вод, готовых к рождению еще не проявленного будущего.