1918 год в Петрограде
(Петроградская мадонна)
1920. Государственная Третьяковская галерея, Москва
Именем, данным авторитетом людской молвы, отмечены не многие произведения искусства. Некогда «Комедию» Данте назвали «Божественной комедией», и она так и вошла в золотой фонд мировой культуры. Картине Петрова-Водкина «1918 год в Петрограде» было даровано иное имя — «Петроградская мадонна», и в этом суть этого образа. «Петроградская мадонна» завершает цикл о материнстве в творчестве Петрова-Водкина.
Тип лица петроградской мадонны совпадает с типом лица молодой крестьянской женщины с картины «Утро. Купальщицы». Это ее сестра, обретшая зрелость черт ренессансной классики. Вводя образ Богоматери в новые условия города, художник испытует извечным образом новую жизнь. На балконе в обрамлении белых классических пилястров предстоит перед нами отнюдь не простая работница, а символ христианского мира со скорбным и испытующим взглядом Владимирской Богоматери и Сикстинской мадонны. Нас не должна обманывать скромность ее крестьянского платка, ибо перед нами происходит то же «развоплощение предмета цивилизации и возведение его в ранг культурного символа» (С.З. Агранович), что и в стихах М. Цветаевой:
И лоб — к столу
Подстатный, и локоть под —
Чтоб лоб свой держать, как свод.
(Из цикла «Стол»)
Кристально чистая геометрия головы и всех черт лица молодой матери выводят ее образ на уровень реалистической мистики образов Пьеро делла Франческа и других мастеров раннего итальянского Возрождения, которые реалистическими средствами изображали сверхъестественные таинства христианского мира.
С реалистичностью такой детали, как косынка, соседствует царственный багряный плащ — по-иконному ломкий и в то же время описывающий классическую форму абсолютного круга. Городские улицы при всей бедности изображенного на них люда приобретают торжественность классической архитектуры, а голубые арки и столпы голубого здания как будто вспоминают о своем изначальном смысле — свода небесного и устоев мироздания. Зеленая риза становится метафорой покрытой травами земли.
Духовная концентрация русской иконы соединяется с юностью форм итальянского Ренессанса. Казалось бы, то, что не произошло в Х V веке, происходит в ХХ. Но в кристальном воздухе итальянской четкой пластики странно каменеет голубой свод неба и грудь кормящей матери, а сон младенца пугающе похож на смерть. Пропасть между масштабом священного образа и мелкими фигурами людей столь же бездонна, как и отчуждение между двумя мирами — миром материнства и миром городской суеты. Безмолвны пророческие уста петроградской мадонны.
Испепеляющие годы!
Безумья ль в вас, надежды ль весть?
От дней войны, от дней свободы —
Кровавый отсвет в лицах есть.
Есть немота — то гул набата
Заставил заградить уста.
Пророческие слова А. Блока совпадают с пророческим образом мадонны Петрова-Водкина.