Розовый натюрморт
1918. Государственная Третьяковская галерея, Москва
В период между 1918 и 1920 годами натюрморт становится одной из главных тем творчества Петрова-Водкина, который рассматривал его как чистую экспериментальную площадку для разработки не только принципов «сферической перспективы», но и основ языка искусства нового времени.
Среди выработанных художником принципов наиболее важными можно считать следующие три: « I . Глаз воспринимает от предмета его «форму»… кубическое или плоскостное пространство, вытесняемое в данной среде его предметом — его воздвижение. II . Вторая сила — среда, сопротивляющаяся воздвижению, прессующая предмет в его гранях впадин и выпуклостей (равноценность предмета и фона). III . Гравитацию, дающую основные показатели предмета и положение воспринимающего. Форма в предмете обозначается его цветом в бесчисленных вариациях скалы солнечного спектра».
Натюрморты Петрова-Водкина являются ареной борьбы и взаимодействия чистых сил, они насквозь пронизаны дематериализующими материю мира силовыми линиями космического напряжения. В этой установке на выявление силовой энергетики мира есть что-то от чисто духовной мистики иконографии «Спаса в силах», в которой земное и небесное естество божества передается с помощью напряженной символики геометрии вписанных друг в друга квадрата, овала и ромба. Особенно близка иконе символика «Розового натюрморта», в котором интерьер мастерской художника уподобляется раю.
Кристально чистая вода в стакане подобна животворящему источнику благодати, бьющему посреди райских садов. О райском саде напоминают спелые яблоки, зеленые и красные, как плоды древа познания и древа желания. Головы ангелов склоняются с листов копий древнерусских фресок. За срезом картины угадывается фигура Богоматери. Стены раздвигаются небесной голубизной, а поверхность белого плата скатерти светится предвечной чистотой божественного света.
Вода и яблоко как пара ассоциируются с другой парой предметов — с вином и лебом причастия, которыми был искуплен первородный грех. Чистота и целомудрие создаваемого Петровым-Водкиным мира как будто еще не знает о грехе, и яблоко с водой являются безгрешным причастием. А может, это мир вновь вернувшегося золотого века первотворения, где грех уже искуплен и вино утратило цвет жертвенной крови и вновь превратилось в чистую воду изначальной благодати.
Философская насыщенность содержания «Розового натюрморта» выходит далеко за рамки жанра — в форме напряженного диалога вещей Петров-Водкин говорит о смысле своего творчества, о назначении художника, о его сопричастности бытию и священной христианской истории.