Елена РАЧЕЕВА
На парусном корабле
Между 1818–1820. Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург
Эта красивая картина была куплена в 1820 г. великим князем Николаем Павловичем для своей супруги великой княгини Александры Федоровны после посещения мастерской художника. Таким образом она попала в Петербург, а впоследствии — в собрание Эрмитажа.
Пейзаж создан сразу после свадебного путешествия с женой Каролиной Броммер по северу Германии. Тем самым картина является редчайшим в творчестве немецкого романтика случаем непосредственного отражения конкретного события. Одновременно она принадлежит к тем немногим полотнам, где певец «возвышенной печали» уходит от привычного пессимизма и меланхолии. Тогда Гёте, автор нашумевшей первой части «Фауста» (вышла в 1808 г.), писал о картинах Фридриха: «нежные, глубоко религиозные». Поэту импонировала дисгармоничность натуры Фридриха, его философские раздумья о вечном.
Итак, в 1816 г. художник женился и вскоре совершил путешествие на родину, которому посвящен большой цикл пейзажей Балтийского моря. К нему принадлежит и этот великолепный морской вид. Принято считать, что здесь изображены романтизированные фигуры самого Фридриха и его жены. Увлеченный идеей нерасторжимого единства бесконечного мироздания и духовного мира человека, художник находит для ее претворения особые приемы. В данном случае это совершенно неожиданная для начала XIX в. композиция: нижний край холста разрезает палубу парусника. Включенный в живописное пространство зритель оказывается спутником героев картины, соучастником их чувств и мыслей. Мы невольно становимся свидетелями сцены: чувствуем себя плывущими на одном корабле с молодой четой. Эффект присутствия усиливается легким креном мачты, раздувающимися парусами, которые создают живое впечатление качки. Молодой мужчина и юная женщина на носу корабля смотрят вперед, туда, где на границе моря и неба возникают шпили таинственных соборов и смутные силуэты здания приближающегося порта. Пейзаж завораживает не только своими романтическими чарами, но и необъятностью туманной дали, влекущей в неведомое. Однажды Фридрих сказал: «Художник имеет право на выражение своих чувств. Мои чувства никогда не смогут быть направлены против природы. Они всегда будут находиться с ней в согласии». Кажется, герои картины погружены в полную гармонию с этим пронизанным покоем и умиротворением морем, с тихой гаванью.
Фридрих строит композицию с бесконечным пространством от фиксированной точки зрения — помещенных на переднем плане фигур людей. Мужчина и изящная женщина созерцают в поэтической тишине открывающийся вид. Сопоставление малого и большого, конечного и бесконечного в этом морском ландшафте усиливает ощущение космичности природы. От тщательной и четкой живописи первого плана художник уводит взгляд к далеким волнам, переданным легкими разреженными мазками. Краски моря постепенно бледнеют, и оно почти сливается с горизонтом. В отличие от ранних работ, здесь появляется богатая игра светотени, теплая красочная гамма…
Присущий Фридриху интерес к конкретному воспроизведению мотива и разнообразных эффектов естественного освещения не нарушает общей картинности пейзажа. Его виды всегда заключают в себе величие природного, почти мистического чувства и индивидуального видения конкретного мотива.
К слову сказать, Фридрих охотно писал корабли: в утреннем тумане, в сумерках, в открытом море, во льдах… Для него корабль был сопряжен с многомерными аллюзиями — он означал человеческую судьбу. Начатая совместная жизнь как путешествие по морю, чем оно кончится — неизвестно. Однако в отличие от других картин немецкого художника пейзаж «На парусном корабле»из Эрмитажа наименее мистичен, хотя зрителя не оставляет ощущение диалога с «тайной», в которую посвящен автор. В этой торжествующей победе бесконечности над конечным и ограниченным Фридрих видел то, что часто ускользало от его современников. Он воплощал стихийную мощь, грозную беспредельность мироздания, но и тонкое, как здесь, созвучие сил природы движениям человеческой души.
«В любой песчинке можно увидеть Божественное, — говорит Фридрих, — и в природе нет ничего, что могло бы стать недостойным изображения и что не могло бы содействовать возвышению духа».