В самом начале короткого периода, вошедшего в историю под названием «перестройка», в речи нового руководителя страны прозвучало лаконичное определение предыдущей эпохи – застой. За двадцать лет, прошедших с тех пор, авторство подзабылось, но термин остался, тем более что он точно соответствовал самоощущению граждан той страны.
С расстояния этих двадцати лет брежневская эпоха уже не выглядит однородно застывшей, да и последовавшие за ней бурные события вынуждают нас искать в недавнем прошлом не только признаки застоя, но и причины будущих катаклизмов и приметы предстоящих перемен.
Г. Нисский. Над снегами. 1960
Вот и прошедшая в Русском музее выставка, посвященная советскому искусству 1960–1985 гг., называлась именно «Время перемен», а никак иначе. Наверное, ее участники рассмеялись бы в лицо тому, кто предложил бы такое название тридцать-сорок лет назад — когда создавались выставленные работы. Но сегодняшнему зрителю название задает определенный контекст, в рамках которого нужно рассматривать экспонаты.
Организаторы решились на очевидный, но рискованный ход. Официальное и неофициальное искусство разнесены по разным разделам, тем самым подчеркнуто противостояние, реально существовавшее в искусстве того времени.
Ю. Андронов. Автопортрет в гробу. 1966-1967
Обратной стороной такого решения является невозможность воспринять картину в целом, хотя взаимопроникновение двух направлений очевидно, несмотря на их антагонизм. К тому же официальное искусство, будучи, как правило, родом из соцреализма, проще для восприятия, легче прочитывается и оттого на первый взгляд кажется более содержательным. Так что развеска создает реальную опасность воспринять неофициальную часть как более слабую, особенно с учетом новообретенной моды на все советское. Чтобы такой опасности избежать, в этом разделе зрителю нужно хорошо потрудиться.
В. Провоторов. Колесо. 1978
Открывается выставка залом «По ленинскому пути». Скульптурные портреты Хрущева и Брежнева, демонстрация центрнаучфильмовского «Слова о партии» образца 1977 года, «Штаб революции» Павла Никонова, «Октябрьский ветер» Михаила Девятова с фирменным прищуром вождя... («Троцкий?» — спросила у своего мужа забредшая на выставку американка. «Ленин...» — ответила сама себе, прочитав подпись. «Как же, Троцкий – в 1977 году...» — подумал я. Но этого американцам не понять.) И неожиданно, как прорыв искреннего человеческого чувства сквозь пафосный официоз, щемящая «Последняя фотография. Портрет отца» Владимира Соскиева опять-таки 1977 года.
А. Ткачев, С. Ткачев. Детвора. 1957-1960
В следующем зале тот же пафос, но теперь уже созидательного труда. Сборщики, плавильщики, тяжбуммашевцы, строители, камчатские рыбаки, ленинградские километры БАМа, пусковые объекты и трудовая Москва. Мастерству живописцев надо отдать должное – все красиво и добротно. Но вот эмоционального отклика в душе зрителя добиться удается не всегда. Не для того, видимо, написано.
В этом зале экспозиционеры позволили себе милую шалость, разместив рядом с героями трудовых будней пленительную картину «Работа окончена» великолепного Виктора Попкова. По соседству с официальным суровым героизмом развалившийся на диване художник кажется чуть ли не тунеядцем, но незамысловатое название картины как бы напоминает ушедшей цензуре о том, что работать можно не только на стройке.
М. Одноралов. Улыбка. 1977
В следующих залах доминируют пейзажно-крестьянские мотивы. Сияет солнце, летит «Над снегами» самолет Георгия Нисского, смотрит в глаза зрителю веселая деревенская «Детвора» братьев Ткачевых. Кульминацией идиллии выглядит «Лето» Виктора Ни. В его идеальной деревне стоит идеальная погода, живут идеальные девушки с идеальными телами, а на идеальных грядках идеальными рядами растет идеального качества капуста. Пока все светло и безмятежно, как и подобает настоящему советскому искусству.
Я. Крестовский. Сборщики. 1975
Но после вершины естественным образом следует спад. Для начала зритель сталкивается нос к носу с «Автопортретом в гробу» Николая Андронова, затем теряется в техногенных пустотах Андрея Волкова и, наконец, упирается в безвыходный «Московский дворик» Вадима Дементьева, которому была посвящена рубрика «Начиная с ХХ века» в № 15/06 газеты «Искусство».
Разрушение идиллии продолжается и в соседних залах и заканчивается жутковатым «Нашим домом» Юрия Петроченкова. Вроде все хорошо, разве что обветшало немножко, но стоит приглядеться, как то тут то там обнаруживаешь страшные рожи, выглядывающие из щелей и укрытий.
А. Волков. Проходная. Из цикла "Утро". 1978
Чтобы перейти ко второму разделу, зритель вынужден пройти по всем залам в обратном порядке, словно отматывая ленту назад, к пафосу революционных побед. Зато по дороге можно отметить качество подборки экспонатов. Никакой тенденциозности! Ни восхваления, ни уничижения, только добротная живопись и множество отличных вещей.
После пламенных революционеров, героев-строителей и жизнерадостных крестьян неофициальное искусство выглядит бессодержательным и пугает своей беспредметностью. Картины не читаются с ходу, приходится останавливаться, вглядываться и пытаться разгадать живописные шифры. Но стоит перенастроиться на другую волну, на другой язык, как становится интереснее.
Ю. Петроченков. Диалог слепого с глухим.
Вот знакомая по воспоминаниям детства тесная квартирка в «хрущевке». Не изображение, нет, а именно настоящая квартира – кухня, санузел и пара комнат с обычной обстановкой. Только по стенам развешано множество картин — «квартирная выставка», последнее прибежище запрещенных художников, не имевших возможности официально выставляться.
Один из экспонатов — «Колесо» Владислава Провоторова. Жуткая помесь пыточного колеса и колеса фортуны, только расположенное горизонтально — взобраться наверх не повезет никому. Рядом, на буфете, «Диалог Слепого с Глухим», два фарфоровых блюда, расписанных уже знакомым нам Юрием Петроченковым, оказавшимся по обе стороны баррикады.
О. Рабин. Христос. Лианозово. 1966
Неподалеку жуткая «Улыбка» Михаила Одноралова, которую можно разгадывать как компьютерный квест. Ухмылка оскаленной свиной головы бросается в глаза сразу, затем обнаруживаешь на заднем плане лубок с улыбающейся дамочкой и по законам ритма начинаешь искать третью улыбку. Может, это бутылка справа? Жратва, женщины, выпивка… Или сам художник тайком усмехается где-то рядом? Простор для интерпретаций открыт.
П. Никонов. Смольный - штаб Октября. 1966
Волей-неволей начинаешь сравнивать вещи в двух разделах, и логика гонителей не всегда понятна. Почему одно отвергалось, а другое признавалось? Ладно, с певцами строя все ясно, как и с их антиподами, всякими абстракционистами и нонконформистами. Но достойная живопись была и между этими двумя полюсами. Как разбирались с ней? Пресловутый волюнтаризм, наверное, да еще помноженный на личные отношения.
В. Попков. Работа окончена. 1970
Вот ныне знаменитые, а тогда запретные имена. Михаил Шемякин с его «Жандармом». Евгений и Валентина Кропивницкие. Дмитрий Краснопевцев, чьи «Завернутые предметы» кажутся символом всего этого раздела: снаружи непонятно что, но внутри явно что-то есть. Да, эти художники занимались поисками глубоко скрытых смыслов. Похоже, за это их тогдашняя власть и недолюбливала.
