Б. Кустодиев. Масленица. 1916.
Государственная Третьяковская галерея, Москва
Скоро масленицы бойкой
Закипит широкий пир.
П.А. Вяземский
Вот еще несколько строф из стихотворения
Вяземского «Масленица на чужой стороне», откуда
взяты строки для эпиграфа:
Скоро масленицы бойкой
Закипит широкий пир,
И блинами и настойкой
Закутит крещеный мир.
В честь тебе и ей Россия,
Православных предков дочь,
Строит горы ледяные
И гуляет день и ночь.
Игры, братские попойки,
Настежь двери и сердца!
Пышут бешеные тройки,
Снег топоча у крыльца.
Известно множество описаний Масленицы в
художественной литературе и в других источниках.
К тому же этот праздник, с его радостной
атмосферой, жив и в наше время, многие его обряды
исполняются до сих пор.
«Всюду весело, оживленно, всюду жизнь бьет
ключом, так что перед глазами наблюдателя
промелькнет вся гамма человеческой души: смех,
шутки, женские слезы, поцелуи, бурная ссора,
пьяные объятия, крупная брань, драка, светлый
хохот ребенка. Но все-таки в этой панораме
крестьянской жизни преобладают светлые тона: и
слезы, и брань и драка тонут в веселом смехе, в
залихватской песне, в бурных мотивах гармоники и
в несмолкающем перезвоне бубенцов. Так что общее
впечатление получается веселое и
жизнерадостное: вы видите, что вся эта
многолюдная деревенская улица поет, смеется,
шутит, катается на санях» (Максимов С. Из
очерков народного быта. Крестьянские
календарные праздники).
Стихия масленичных гуляний оказалась очень
близка и Чайковскому, и Римскому-Корсакову, и
Островскому, и многим другим. У Островского в
пьесе «Снегурочка»: «Прощай, Масленица. // Сладко,
воложно (по В. Далю, воложный — жирный, масляный,
сдобный, скоромный; вкусный, лакомый) нас кормила,
суслом, бражкою поила. // Прощай, Масленица...»
Масленицу повсюду ожидали с большим нетерпением.
Это был поистине всеобщий праздник.
Для сравнения приведем здесь Песню Ерёмки из
оперы А.Н. Серова «Вражья сила».
Потешу я свою хозяйку –
Возьму я в руку балалайку...
Широкая Масленица? Ты с чем пришла?
Со веселием, да с радостью,
И со всякими сладостями,
С пирогами, с оладьями
Да с блинами горячими,
С скоморохами-гудошниками,
С дударем да с волынками,
Со пивами ячменными.
Со медами свяченными...
Широкая Масленица!
Ты зачем пришла?
Поиграть, позабавиться
С молодыми, со молодками,
Покататься да потешиться
С бубенцами валдайскими...
Широкая Масленица! Ты с чем уйдешь?
Велики мои проводы –
Поведут вон из города
На санях на соломенных
Да с упряжкой мочальною...
Велики мои проводы –
С бородою кудельною,
С головою похмельною,
С кафтанами пропитыми
Да с носами разбитыми...
Широкая Масленица!
Широко известны классические живописные
образы Масленицы — картины В. Сурикова и Б.
Кустодиева.
В. Суриков. Взятие снежного городка. 1891.
Государственный Русский музей, Санкт-Петербург
Приведенные описания Масленицы и картины
русских художников дают представления о размахе
празднования этого любимого в народе праздника.
Можно ожидать, что и в музыке есть воплощения
этой русской традиции в ее масштабном
преломлении. С такой Масленицей мы встречаемся в
балете И. Стравинского «Петрушка». Фортепианная
пьеса П. Чайковского, хотя, конечно, и передает
настроение веселого праздника, но делает это
средствами камерной музыки. Но и в этом камерном
преломлении в музыке слышатся характерные
переборы гармоники, звон бубенцов русских троек,
шум толпы и плясок.
Пьеса П.Чайковского написана в сложной
трехчастной форме. Поскольку средняя часть (
B) в такой форме всегда контрастирует с
крайними, то, если в крайних частях музыка
радостная и приподнятая, настроение
возбужденное, то в средней части непременно
должен появиться какой-то новый элемент, новый
поворот во всеобщем веселье. Чайковскому удается
этого добиться. Но... все по порядку.
С первых звуков ощущение праздника наполняет
душу слушателя. Простыми, но очень точными
средствами Чайковский передает характерное
звучание гармоники: два удара аккордов в каждом
из первых двух тактов и как бы исторгаемый ими
отзвук (на слабую долю) создают впечатление
растягиваемых и сжимаемых мехов инструмента.
Звучание открытое, даже, можно сказать,
прямолинейнее, очень похоже воспроизводит
звучание гармоники. Вслед за этим мелодические
переборы — в верхнем регистре и ответ в нижнем.
Затем это повторяется. Так обрисованы два
главных музыкальных элемента. Именно они
разрабатываются всеми возможными способами: то
господствует первый (аккорды, причем именно так,
как они звучат на гармонике), то переборы.
Воображение рисует не просто игру на этом
народном инструменте, но игру, сопровождающую
удалую русскую пляску. В середине этой части в
круг как бы выходят солисты: на остро ритмически
организованные реплики кавалера в басу — явно
танцевальные (все можно представить себе как
хореографическую сценку) отвечает — не без
лукавства (синкопы и широкие скачки) — девушка.
Постепенно к солистам присоединяются все
участники праздника, и первая часть завершается
общим ликованием.
Средняя часть пьесы явно рисует какой-то новый
образ, быть может, театрализованное
представление, что всегда было характерной
особенностью праздника. Профессор К. Игумнов,
славившийся исполнением музыки Чайковского, и
«Времен года» в частности, говорил, что здесь
«медведя водят». И если вообще требуется некая
иллюстрация к тому, что происходит в музыке, то
этот образ кажется здесь уместным. В музыке
действительно ощущается что-то массивное и
неуклюжее, особенно в первых тактах этого
раздела, изложенных октавами. Отсутствие мелких
длительностей (они появляются только ближе к
репризе, чтобы сделать постепенным переход к ней)
создает ощущение более сдержанного движения,
хотя формально композитор предостерегает от
того, чтобы играть медленнее: он в начале этого
раздела помещает ремарку L’ istesso tempo (итал. —
тот же темп). С приближением репризы музыка
перемещается в более высокий регистр. Меняется
образ — появляется звон бубенцов.
Б. Кустодиев. Балаганы.1917.
Государственный Русский музей, Санкт-Петербург
Третья часть пьесы (А l) — реприза —
изменена по сравнению с первой, быть может,
больше, чем в других пьесах цикла: она сокращена
(звучит лишь третий раздел первой части). И еще
один яркий прием: музыка постепенно стихает,
создавая ощущение, что праздник уходит, образы
удаляются... Тишина — пауза с ферматой на весь
такт, излюбленный Чайковским прием; мы
встречались с ним в первой пьесе цикла «У
камелька». Казалось бы, это все. И вдруг — как
шальная выходка — заключительная фраза на самой
яркой и громкой звучности ( fff).
