Конечно, очень хочется, чтобы произведение
искусства говорило само за себя, чтобы его смысл
был ясен и прозрачен, а эмоциональное
воздействие сравнимо с пушечным выстрелом в
упор. К сожалению, так бывает далеко не всегда.
Точнее, не бывает почти никогда, даже в классике.
Попробуйте, например, предъявить картину на
библейский сюжет человеку, не знакомому со
Священным Писанием... Боюсь, придется долго
давать дополнительные объяснения, что
называется, на пальцах.
Без контекста непонятны ни капелла Медичи, ни
«Герника», ни «Завтрак аристократа», ни «Сдача
Бреды»... Продолжите список сами. Всегда
приходится призывать на помощь сведения из
истории исскусства и других областей знания,
чтобы в полной мере проникнуть в смысл
художественного творения. (Отметим в скобках, что
понимание контекста, в свою очередь, невозможно
без определенной эрудиции, так что чем больше вы
знаете, тем легче — и интереснее! — вам будет
разбираться с какой-нибудь навороченной
инсталляцией.)
Для примера вспомним все то же
«Ожидание» Фонтаны. Если бы мы не знали о том, что
в современном ему искусстве «умерла живопись»,
то не смогли бы увидеть в движении руки отголосок
распада картины на художественные элементы. А
после эпатажного «Фонтана» Марселя Дюшана
контекст едва ли не подмял под себя само
произведение. Где выставлено оказалось
важнее того, что выставлено.
Теперь можно и порассматривать экспонат
тщательнее. Детали, иногда внешне
незначительные, тоже дают нам ключи к пониманию,
ведь у настоящего художника нет ничего
случайного. Необработанный холст Фонтаны
намекает на предстартовый момент творчества,
струящийся полупрозрачный красный шелк Мессаже
становится одновременно рекой крови и потоком
времени, которое то ли скрывает, то ли обнажает
сущности. А «Черный квадрат» — он ведь не
случайно именно квадрат, а не додекаэдр
какой-нибудь...
Ну и наконец, нельзя забывать, что мы имеем дело
с искусством, каким бы рассудочным, «сделанным»,
выстроенным оно ни было. А где искусство, там
разума мало, какие теории ни строй и какие
ассоциации себе ни позволяй. Нужно не только
знать, но и чувствовать. Так что попытка
«вчувствования» в экспонат совершенно
необходима, а все предыдущее осмысление как бы
задает рамку, направляет поток чувств и эмоций.
Обычно этот этап понимания оказывается весьма
плодотворным. Постойте рядом с бедной овечкой,
ощутите ее покинутость и невозможность возврата,
почувствуйте внутреннее состояние
«Автопортрета» Маркуса Квинна, потратившего на
свое изваяние четыре с половиной литра
собственной крови, посмотрите внимательно снизу
вверх на шестиметровый «Гимн»... Только не бегите!
Задержитесь, сосредоточьтесь и опять же
доверьтесь себе.
Тут, правда, есть одна трудность, о которой
нельзя не упомянуть. К сожалению, нам гораздо
чаще приходится иметь дело с копиями и
репродукциями, да еще и скверного качества, чем с
подлинниками во всей их красе или безобразии.
Репродукция же никогда не обладает
той же магией воздействия на зрителя, что и
оригинал. И вчувствоваться в репродукцию намного
труднее, а иногда и просто невозможно. Оттого
многие произведения остаются непонятыми или, по
крайней мере, понятыми не до конца, пока зритель
не столкнется с ними в музейном или выставочном
зале. Так что не стоит спешить с выводами,
особенно негативными, если вы не видели
подлинника.
Вот и получилась у нас такая внешне несложная
схема:
доверие—название—ассоциации—контекст—детали—вчувствование.
Она дает результаты, в чем мы не раз убеждались,
читая материалы рубрики на этой странице газеты.
Ну а если произошел сбой? Если не цепляет, не
рождает ассоциаций, не складывается в цельный
образ — что тогда?
Тогда два варианта. Очень может быть, что нас
все-таки попытались надуть и за внешней
оболочкой ничего нет. Такое очень часто
случается у художников, поддавшихся
коммерческому соблазну самоповтора и
тиражирования своих находок. Фонтана изрезал
множество холстов, но новых образов при этом не
появилось. И за показной многозначительностью
Дали, за бесчисленными широко распахнутыми
глазами героев Глазунова или фотографическими
портретами Шилова часто нет никакого образного
содержания.
Если бы каждый из них проявил требовательность
к себе и к плодам своего творчества, выбросив
девять картин из десяти, то художественная
ценность оставшихся выросла бы не в десять, а в
сотни раз. Но, увы, финансовый успех не всегда
соответствует художественным достоинствам, а
коммерсант иногда оказывается сильнее артиста.
Некоторым просто нечего сказать, и тогда
содержанием их творений становится
демонстративный отказ от художественного
высказывания. Мы с вами встречались с таким
явлением в экспозиции российского павильона на
последней Венецианской биеннале.
К счастью, есть и другой вариант. Произведение
искусства — всегда реплика в диалоге автора со
зрителем, и если мы не смогли расслышать слово
художника, понять его «месседж», то вполне
возможно, что это наша вина. Приходится
признаваться в собственном несовершенстве,
работать над собой, делать усилия и ждать
результата.
Как отличить один вариант от другого? Точных
рецептов нет. Но доверять надо и себе, и творцу.
Для проверки описанного метода предлагаю вам
попробовать свои силы в осмыслении знаменитого
«Черного квадрата» Малевича (результаты можно
присылать в редакцию). А мы вернемся к этому
произведению осенью — в редакции активно
обсуждается мысль посвятить «Квадрату»
специальный выпуск.
Произведениям, о которых идет речь в тексте,
были посвящены следующие материалы газеты
«Искусство»:
