Очень своевременная выставка

Сменяющие друг друга, но каждый раз новые
весна и лето, осень и зима всегда будут волновать живописцев.
А сколько красок в бегущих сменах дня и ночи, утра и вечера,
в борьбе света с тьмой, в сиянии солнца и вечерних зорь,
в неисчерпаемых богатствах растительного мира.

К.Ф. Юон

К. Я. Крыжицкий. Дорога после дождя. 1887

Информация об открытии в Русском музее выставки “Времена года. Пейзаж в русской живописи” оказалась в редакции как раз тогда, когда мы задумывали этот специальный выпуск. Что ж, очень своевременно, решили мы, и запланировали небольшой репортаж.

Устроители сделали бесхитростный и одновременно беспроигрышный экспозиционный ход, развесив картины в календарном порядке: зима–весна–лето–осень. А если вглядеться внимательней, то можно обнаружить едва ли не месяцы: внутри каждого сезона есть свое развитие темы. В зимних залах сначала появляется первый снег, потом он окутывает всё своим покровом, потом бурно тает, и вот уже текут весенние ручьи в зале следующем. Лето заканчивается ветреным августом, осень начинается с ярких красок, а затем листья опадают, и в финале экспозиция приводит на левитановское кладбище. Memento mori. Год закончен, выставка тоже, а с ним и жизнь...

Нет, жизнь – пока что – продолжается. Можно спокойно начать новый календарный цикл и вернуться к началу экспозиции: ведь после осени — зима. Жаль, что помещения корпуса Бенуа не позволили организаторам замкнуть выставку в кольцо, получилась бы неплохая метафора человеческого существования.

Итак, русская зима. Здесь она величава и спокойна, никаких метелей, буранов и трескучих морозов. Жизнь идет своим чередом, беседуют кумушки на улицах (“Охта” Анушиной) играют уличные музыканты (“Окраина Ленинграда. Музыканты” Дормидонтова), красиво ложится первый снег (“Ранний снег” Фокина), а к вечеру всё затихает, чтобы отойти к безмятежному сну (“Окраина к вечеру” Домашникова).

А.И. Анушина. Охта. 1930-е

В следующем зале начинает пригревать солнце, появляются проталины (“Последний снег” Пурвита), сходит лед (“Плотина” Жуковского) и начинается половодье (“Вешний поток” Грабаря). Мы делаем еще шаг и вступаем в царство весны.

Тут нас ждет первое разочарование. После такой спокойной зимы в весне нет драматизма, нет ощущения пробуждения новой жизни. У Башкирцевой “Весна” вообще спит. Да, цветут яблони и вишни (Петровичев, Борисов-Мусатов, Герасимов), сверкает радуга (Крымов), зеленеет молодая листва, пробивается солнце (Коровин), но... как-то неубедительно, без особой радости, без ощущения возрождения.

М.К. Башкирцева. Весна. 1884

По контрасту вспоминается стихотворение подзабытого ныне Ильи Эренбурга:

Да разве могут дети юга,
Где розы блещут в декабре,
Где не разыщешь слова “вьюга”
Ни в памяти, ни в словаре,
Да разве там, где небо сине
И не слиняет ни на час,
Где испокон веков поныне
Всё то же лето тешит глаз,
Да разве им хоть так, хоть вкратце,
Хоть на минуту, хоть во сне,
Хоть ненароком догадаться,
Что значит думать о весне,
Что значит в мартовские стужи,
Когда отчаянье берет,
Всё ждать и ждать, как неуклюже
Зашевелится грузный лед.
А мы такие зимы знали,
Вжились в такие холода,
Что даже не было печали,
Но только гордость и беда.
И в крепкой, ледяной обиде,
Сухой пургой ослеплены,
Мы видели, уже не видя,
Глаза зеленые весны.

Пожалуй, по своей экспрессии оно превосходит все полотна весеннего зала. Ладно, посмотрим, что нас ждет летом.

К сожалению, и здесь все выглядит довольно блекло. “Ох, лето красное! любил бы я тебя, когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи” — поэзия снова приходит на помощь живописи. Да, это не Прованс Ван Гога. Все тихо-спокойно, краски приглушенные, никакой стихии. Пора урожая? Нет никакого урожая. Колхозницам Ни, холеным и безмятежным, точно не до жнивья, они скорее в фитнес-клуб пойдут.

“Зеленый шум” Рылова и “Ветреный день” Ткачева немного нарушают безразличную невозмутимость зала, но они относятся скорее уже к осени. Переходим туда.

В.Т. Ни. Лето. 1970

Тут наконец-то появляется драматизм. Все-таки осень — исконная русская пора (опять вспомним Пушкина, а заодно и Левитана) и самый благодатный сезон для русского пейзажа. “Осенняя распутица” Куинджи и “Дорога после дождя” Крыжицкого — это наше, архетипическое. (Кто не верит, пусть попробует перевести слово “распутица” на английский-французский-немецкий.) Листья загораются последним огнем, деревья прощаются с летом, грустит “Болото в лесу” Васильева, и одинокая упавшая скамейка на картине Башкирцевой звучит финальной щемящей нотой.

С этим щемящим чувством в груди мы идем к выходу. Мелькают в обратном порядке безрадостное лето, невнятная весна и царственная зима. “Русь, ты вся поцелуй на морозе!” – в третий раз подает свой голос поэзия. А мы, не желая с этим соглашаться, выходим на улицу и с надеждой подставляем лицо весеннему питерскому солнышку. Не хотим зимы, хотим лета!