Иной вариант решения темы труда в контексте времен года дал французский реализм в лице Ф. Милле. Выходец из нормандских крестьян, Милле видел в крестьянском труде на лоне природы не только тяготы, но и нечто большее — основу основ бытия. «Это хлеб в поте лица, это крик земли, я знаю это по себе, но именно в этом я и нахожу подлинную человечность и большую поэзию». Уже в этом высказывании художника существует отсылка к христианской мифологии — в поте лица добывать хлеб свой насущный было предначертано богом Адаму.
Земля до Адама не знала руки человеческой, была пустынной и каменистой, примерно такой, какую мы видим на картине Милле «Человек с мотыгой». Это начало начал диалога земли и человека, в результате которого пустошь превратится в ниву, а человек станет человеком. Однако это только первый пласт. Второй уровень, воплощенный в таких полотнах Милле, как «Сеятель» (1), «Сборщицы колосьев», «Анжелюс (Вечерняя молитва)» (2), «Полдень» (3), связан уже не с библейскими сказаниями, а с евангельской притчей Христа о сеятеле: «Царство Божие подобно тому, как если человек бросит семя в землю. И спит, и встает ночью и днем, и как семя всходит и растет, не знает он; Ибо земля сама собою производит сперва зелень, потом колос, потом полное зерно в колосе; Когда же созреет плод, немедленно посылает серп, потому что настала жатва» (Мк. 4: 26-29).
(1) (2) (3)
В притче природный сезонно-годичный цикл увязывается с циклом трудовым, и всё, вместе взятое. преобразуется в метафору деяния Бога и служения Богу. Только в свете этого можно объяснить ту беззаветную, яростную энергию самоотдачи земле, которой исполнена монументальная фигура Сеятеля — он сеет нечто большее, чем зерно («Сеятель слово сеет», «Сеющий доброе семя есть Сын Человеческий»).
Неподдельная святость молитвы семейной пары среди поля приравнивает ниву к священному алтарю («поле есть мир», «подобно Царство Небесное сокровищу, скрытому на поле»). Полная самоуглубленность и самоотверженная старательность сборщиц колосьев восходит как к библейскому сказанию о щедрости благодеяния основателя древа Давидова, от которого родился Христос, так и к притче об отделении зерен от плевел. Мотив тяжелого сна/смерти на сжатом поле, так же как и мотив сева, акцентирует внимание на христианской идее воскресения через смерть. Именно эта идея определяет выбор Милле в пользу ориентации на весну/осень в круговороте сезонов. Именно этот временной вектор задает ритм жизни деревенской вселенной Милле.
Особенность трактовки Милле тематики времен года состоит в том, что космический ритм заложен не в природе, а в человеке и его деятельности. Пейзаж в картинах Милле крайне пассивен и однообразен — это ровное пустынное поле при ровном нейтральном освещении, без ярких признаков сезонных характеристик. Активен у Милле человек, при этом его активность базируется на тех же высших законах вне человека, что и природный сезонно-годовой круговорот. Активность человека выявляется или при помощи энергичного движения («Сеятель»), или в результате придания фигурам повышенной пластичности («Сборщицы колосьев»). При этом Милле, подобно К.Д. Фридриху, стремится к созданию кратких, но емких иконографических формул, своеобразных христианских икон временного цикла весна/сев — осень/жатва. О том, что это ему удалось, свидетельствует большое количество «цитат» из Милле в творчестве последующих европейских художников — Ван Гога (4, 5) и С. Дали (6).
(1) 
(2) 
(3) 
(4) 
(5) 
(6)