Как рассказать минувшую весну,
Забытую, далекую, иную,
Твое лицо, прильнувшее к окну,
И жизнь свою, и молодость былую?
Была весна, которой не вернуть...
Коричневые, голые деревья.
И полых вод особенная муть,
И радость птиц, меняющих кочевья.
Апрельский холод. Серость. Облака.
И ком земли, из-под копыт летящий.
И этот темный глаз коренника,
Испуганный, и влажный, и косящий.
О, помню, помню!.. Рявкнул паровоз.
3апахло мятой, копотью и дымом.
Тем запахом, волнующим до слез,
Единственным, родным, неповторимым.
Той свежестью набухшего зерна
И пыльною, уездною сиренью,
Которой пахнет русская весна,
Приученная к позднему цветенью.
Дон Аминадо. Уездная сирень
В русской литературе одним из первых, если не первым, о времени года в стихах написал В.К. Тредиаковский:
Весна катит,
Зиму валит,
И уж листик с древом шумит.
Поют птички,
Со синички
Хвостом машут и лисички.
Взрыты брузды,
Цветут грозды,
Кличет щеглик, свищут дрозды,
Льются воды,
И погоды;
Да ведь знатны нам походы…
Эти строчки молодой поэт сочинил весной 1726 г., отправляясь на учение в Европу. Сегодня они звучат, разумеется, неуклюже, но чувство весны как времени перемен, движения, роста жизненной энергии передано не без обаяния.
Что же принесли в словесное изображение времен года русские поэты?
Исстари в устном народном творчестве возникла и продолжает существовать доныне традиция песенного сопровождения обрядов, связанных с земледельческим календарем и сложно переплетенных с календарем православно-церковным.
То не ветры буйные взбушевалися,
То не реки быстрые разыгралися, —
То люди с масленкой распрощалися.
Отъезжаю я в леса дремучие,
Увезу с собой снега сыпучие,
Снега сыпучие, морозы трескучие.
А вам — встретить весну красную.
Ладьте борону, правьте сошеньку,
Чтоб уработати землю-матушку,
Чтоб засеять ее зерном-золотом...
Поле — морюшко, хлеб волнуется,
Наливной колос к земле клонится...
И пойдете с серпом гулять по полю,
Жать, вязать в снопы рожь высокую,
И на меже в скирды снопы сложите, —
Полны закрома зерна-золота! —
поется в одной из русских масленичных песен. И как видим, в строках ее охвачены сразу все четыре времени года.
Выросшая на основе народного календаря русская лирика на тему времен года не преодолевала это свое происхождение, а стремилась психологизировать его, показать, как сохраняется и преобразуется в душе человека естественный — и космически и земледельчески — цикл жизни.
«Под дыханием Твоим оживают цветы, воскресает природа, пробуждаются сонмы мельчайших тварей, Твой взор светлее весенних небес, Твоя любовь, Иисусе, теплее лучей солнечных. Ты из праха земного воскресил бренную плоть человеческую к расцвету вечной нетленной жизни весны», — гласит удивительный по своей духовной силе и красоте «Акафист за единоумершего». Умерший, говорится там же, «уснул с надеждою, подобно Нилу-реке, перед холодной зимой»: «Иисусе, пробуди его, когда терния земли облекутся цветом вечности».
От религиозного миросозерцания идет в поэзию тема природного единства, умирания и воскресения.
А прежде эти представления были выражены в песенном фольклоре.
Благослови, Боже,
Благослови, Христос,
Нам весну зачати,
А зиму проклясти! —
пели крестьяне Смоленской губернии. Прагматические причины этого обращения понятны, но есть здесь и переживание, которое касается не видов на урожай, а раздумий человека над драмой своей собственной жизни, катящейся в круговороте лет от рождения к смерти.
Вместе с тем аллегорическая определенность каждого из времен года в народно-поэтическом творчестве явно не удовлетворяла поэтов, побуждала их к поиску более сложных связей человека с ежегодно меняющейся — и вечно неизменной — природой.
Г.Р. Державин в 1788 г. пишет ломающую жанр оду «Осень во время осады Очакова», где обычный центр внимания перенесен с правителя, полководца на время года — но до поры до времени. Подробные живописные картины осени завершаются восклицанием:
Российский только Марс, Потёмкин
Не ужасается зимы… —
и стихотворение становится знаком складывающейся оппозиции-единства «человек и природа».
Благословленный Державиным Пушкин заключает союз с зимой уже не полководчески, как Потемкин, а поэтически, находя в русском белом безмолвии вечно живое начало.
«Зима. Что делать нам в деревне?..» — для Пушкина и его лирического героя вопрос не риторический. Крестьяне зимой получают некоторую передышку, но и скучающий интеллектуал в «печальном селеньи» вдруг открывает обстоятельства, при которых и зимой жизнь «становится полна». Случайная встреча с «нежданной семьей» — и вот уже
И дева в сумерки выходит на крыльцо:
Открыты шея, грудь, и вьюга ей в лицо!
Но бури севера не вредны русской розе.
Как жарко поцелуй пылает на морозе!
Как дева русская свежа в пыли снегов!
А следом появляется хрестоматийное «Зимнее утро», где естественнейшим образом слились два ведущих мотива русской лирики, связанной с темой времен года: изображение картин природы и человеческих переживаний, определяемых фатальной встроенностью в этот круговорот.
Такие стихотворения, как правило, соединены еще с двумя циклами жизни космоса и человека: циклом земных суток и циклом развивающегося чувства, не только любовного, но, может быть, и дружеского.
Отметим: время года для настоящего поэта ограниченно, оно лишь часть величественного целого и само по себе существовать не может. У того же Пушкина есть набросок (1827), стоящий целого стихотворения:
Весна, весна, пора любви,
Как тяжко мне твое явленье,
Какое томное волненье
В моей душе, в моей крови...
Как чуждо сердцу наслажденье...
Все, что ликует и блестит,
Наводит скуку и томленье.
Отдайте мне метель и вьюгу
И зимний долгий мрак ночей.
Шедевры лирики о временах года, надо полагать не только русской, сводят в своих строфах воедино весну и зиму, осень и весну…
Сентябрь холодный бушевал,
С деревьев ржавый лист валился,
День потухающий дымился,
Сходила ночь, туман вставал.
И всё для сердца и для глаз
Так было холодно-бесцветно,
Так было грустно-безответно, —
Но чья-то песнь вдруг раздалась...
И вот, каким-то обаяньем
Туман, свернувшись, улетел,
Небесный свод поголубел
И вновь подернулся сияньем...
И всё опять зазеленело,
Всё обратилося к весне...
И эта грёза снилась мне,
Пока мне птичка ваша пела.
В этом поистине волшебном стихотворении Ф.И. Тютчева (1863) речь идет не только о природных красотах, но о благости вечного круговорота жизни в мире.
Другой гений русской лирики А.А. Фет завершил свое ключевое стихотворение о весне и любви строками:
Рассказать, что отовсюду
На меня весельем веет,
Что не знаю сам, что буду
Петь, но только песня зреет.
Фет пел весну:
Еще весна — как будто неземной
Какой-то дух ночным вледеет садом.
Иду я молча, — медленно и рядом
Мой профиль темный движется со мной…
и лето:
Зреет рожь над жаркой нивой,
И от нивы и до нивы
Гонит ветер прихотливый
Золотые переливы…
и осень:
Как грустны сумрачные дни
Беззвучной осени и хладной!
Какой истомой безотрадной
К нам в душу просятся они!
и зиму:
Учись у них — у дуба, у березы.
Кругом зима. Жестокая пора!
Напрасные на них застыли слезы,
И треснула, сжимаяся, кора.
Всё злей метель и с каждою минутой
Сердито рвет последние листы,
И за сердце хватает холод лютый;
Они стоят, молчат; молчи и ты!
Но верь весне. Ее промчится гений,
Опять теплом и жизнию дыша.
Для ясных дней, для новых откровений
Переболит скорбящая душа.
Так замыкается годовой круг — и в лирике Фета, где каждому времени года найдено свое соответствие в сердце, разуме, душе человека, и в лирической традиции в ее классическом воплощении.
Русская лирика нашла свое гармонизирующее начало в описании природы и чувства: одно помогало выразиться другому.
Есть в осени первоначальной
Короткая, но дивная пора —
Весь день стоит как бы хрустальный,
И лучезарны вечера...
Где бодрый серп гулял и падал колос,
Теперь уж пусто всё — простор везде, —
Лишь паутины тонкий волос
Блестит на праздной борозде...
Пустеет воздух, птиц не слышно боле,
Но далеко еще до первых зимних бурь —
И льется чистая и теплая лазурь
На отдыхающее поле...
О чем это стихотворение Тютчева? О «природе-сфинксе» или все же о том, что есть в жизни такое переживание, такая слиянность с природой, что рефлексия излишня?!
Природа знать не знает о былом,
Ей чужды наши призрачные годы,
И перед ней мы смутно сознаем
Себя самих — лишь грёзою природы.
Поочередно всех своих детей,
Свершающих свой подвиг бесполезный,
Она равно приветствует своей
Всепоглощающей и миротворной бездной.
Сем. Щедрин. Вид в окрестностях Старой Руссы
1803. Государственный Русский музей, Санкт-Петербург
Так написал Тютчев в одном из поздних стихотворений, понимая, разумеется, что у каждого нового лирика будут свои времена года и свое к ним отношение.
Русские поэты XIX века нашли собственное гармоническое соотношение между меняющейся природой и меняющейся человеческой душой. Воздали должное знаменитой русской зиме, при ближайшем рассмотрении не такой уж суровой, упоенно воспели весну, воздали должное нашему лету, не согласившись с Пушкиным, что это лишь «карикатура южным зим», вознесли благодарность осени за то, что она одаривает возможностью несуетного раздумья над главными вопросами бытия…
О поэтической самокритике на тему тоже не забыли, вспомним «Юнкера Шмидта» Козьмы Пруткова:
Вянет лист. Проходит лето.
Иней серебрится…
Юнкер Шмидт из пистолета
Хочет застрелиться.
Г. Нисский. Над снегами. 1960. Государственный Русский музей, Санкт-Петербург
Но поэзия меняется вместе с миром. Это справедливо и по отношению к пейзажной лирике, частью которой представляются стихотворения о временах года.
Блок, которому выпало обозначить завершение пути русской классической поэзии, завершил и традицию русской святочной лирики поэмой «Двенадцать», построенной на невиданных прежде контрастах белого и черного. Он словно предчувствовал, что в последующий, советский период природа окажется в жестких рамках технократического прагматизма, где никаких «шепотов, робкого дыханья, трелей соловья»…
Не забудем и Маяковского, по-своему, футуристически выразившему это в гениальной миниатюре 1913 года «Исчерпывающая картина весны»:
Листочки.
После строчек лис —
точки.
Так же и Есенин, имевший заслуженную репутацию певца родной природы, но при этом избравший центральными образами своей поэзии луну, месяц с их неверным, отраженным и в своем постоянстве независимым от времени года светом.
А в советское время, может быть, самым знаменательным отражением нового отношения литературы к временам года стал цикл подлинно талантливого (и при этом развивавшегося под влиянием как Блока, так и Маяковского) поэта Владимира Луговского «Большевикам пустыни и весны» (1931). В конце концов этот путь закономерно выродился в помпезное песенное действо предперестроечных лет, сотворенное Александрой Пахмутовой на стихи Николая Добронравова, «Любовь, комсомол и весна».
Разумеется, этому идеологизированному поэтическому календарю противостояли попытки сохранить естественную традицию, но лучшие образцы тогда скрывались в малотиражных изданиях и сборниках, недаром получивших наименование «тихой лирики», или же попадали в разряд политической крамолы, как это произошло со стихотворениями Бориса Пастернака из романа «Доктор Живаго» или с лирикой Иосифа Бродского, вынужденного покинуть родную страну и отлученного на четверть века от русского читателя. Его «Осенний крик ястреба» мы, конечно, услышали, но все-таки летел он к нам из далеких пространств.
Своеобразной реакцией на выше обозначенные принципы изображения времен года в поэзии советского периода стали соответствующие стихотворения поэтов-авангардистов и постмодернистов.
Классик литературного андерграунда Игорь Холин (1920–1999) создал знаменитый ныне «барачный цикл», прямо противостоящий казенному оптимизму советской поэзии, но одновременно и дающий философскую оценку последствий насаждения такого оптимизма как пафоса всей жизни.
Пролетело лето,
Наступила осень,
Нет в бараке света,
Спать ложимся в восемь.
Пролетела осень,
Наступило лето,
Спать ложимся в восемь —
Нет в бараке света.
Б. Кустодиев. Осень (Над городом). 1918. Государственный Русский музей, Санкт-Петербург
Времена года здесь окончательно отчуждены от природных изменений и превращены в формальные знаки счета времени. И солнечным летом, и облачной осенью обитателям барака одинаково недостает света для жизни.
Ничего радостного не ждет это население и на рабочем месте, там, как и повсюду, произошло искажение не только социума, но и космоса.
В густых металлургических лесах,
где шел процесс созданья хлорофилла,
сорвался лист. Уж осень наступила
в густых металлургических лесах.
Там до весны завязли в небесах
и бензовоз, и мушка дрозофила.
Их жмет по равнодействующей сила,
они застряли в сплющенных часах…
Последний филин сломан и распилен
и кнопкой канцелярскою пришпилен
к осенней ветке книзу головой,
висит и размышляет головой,
зачем в него с такой ужасной силой
вмонтирован бинокль полевой?
В знаменитом сонете поэта-метаметафориста Александра Еременко цивилизация поглощает времена года и самое природу, оставляя человеку возможность лишь извращенного восхищения: не красотой мира, а замысловатостью его мутаций.
В таких поистине апокалиптических условиях реальность окончательно распадается, заменяясь индивидуальными ощущениями отделенных друг от друга людей. Распадается и коммуникативная функция слова — каждое может означать все что угодно, для других не означая ничего.
Словно развивая стихотворение Маяковского «Исчерпывающая картина весны», поэт-концептуалист Всеволод Некрасов пишет стихотворение «Осень…»:
А показалось
Оказалось
осень
Показалась
осень
и оказалась осень
В. Некрасов отстаивает принцип «поэзии без поэзии», самодостаточности слова, и в приведенном стихотворении предстает уже не конкретное время года в совокупности его характерных живописных признаков, а лишь его принятое словесное наименование, не обозначающее уже «глухую пору листопада». Подавно нет и молитвенного выхода переживаний:
И белому мертвому царству,
Бросавшему мысленно в дрожь,
Я тихо шепчу: «Благодарствуй,
Ты больше, чем просят, даешь». Б. Пастернак. Иней. 1941
В. Борисов-Мусатов. Весна. 1898–1901. Государственный Русский музей, Санкт-Петербург
Чувство осени, возникшее у лирического героя Всеволода Некрасова, необъяснимо рождается из темного хаоса, в который он погружен, и предстает в бесконечности времени и пространства.
Но поскольку такое распадение бытия противно человеческой натуре, можно не сомневаться: поэзия вернется к гармонизирующему началу. Точнее, она от него никуда и не уходила: традиционных стихотворений о прекрасных временах года не только пишется, но и печатается вдосталь. Как пел в свое время популярный дуэт Татьяна Рузавина и Сергей Таюшев (а стихи были, помнится, Леонида Завальнюка):
Не покидает нас весна…
Но все же и современному читателю, и настоящему поэту уже маловато простой жизнерадостности: «О, весна без конца и без краю…» — это век назад можно было воскликнуть, хотя, заметим, датировал Блок свое стихотворение 24 октября 1907 г.
Нужна драма, необходимо переживание во времени года и просто во времени…
Как захотелось мне тот летний день в стихи,
Чтоб не забыть его, сырой и мглистый, спрятать!..
Так начинает Александр Кушнер свое новое стихотворение. О любви, о природе, о природе любви. О времени, о временах года и о временах любви, конечно. Напечатано в январском номере журнала «Звезда».
Рекомендуемая литература
Времена года: Родная природа в поэзии / Ред.-сост. Вадим Кузнецов. — М., 1977.
Пигарев К.В. Русская литература и изобразительное искусство. XVIII — первая четверть XIX века: Очерки. — М., 1966.
Пигарев К.В. Русская литература и изобразительное искусство: Очерки о русском национальном пейзаже середины XIX века. — М., 1972.
Стрижев А.Н. Календарь русской природы. — М., 1981.
Элиаде М. Космос и история. — М., 1987.
Эпштейн М.Н. Природа, мир, тайник вселенной… : Система пейзажных образов в русской поэзии. — М., 1990.
