Бог покинул алтарь, на котором я заклан. Жерар де Нерваль, французский поэт
Американский художник Марк Ротко (1903–1970) прошел долгий путь, прежде чем выработал стиль, принесший ему мировую известность. В конце 40-х годов прошлого века он начал писать «мультиформы» — огромные абстрактные холсты с несколькими прямоугольными цветовыми пятнами, отделенными друг от друга и от края картины полосами другого цвета. Характерной их особенностью были нечеткие, дрожащие границы между цветами, создававшие впечатление парения и какого-то неуловимого движения, взаимодействия друг с другом.
Выглядят его произведения очень своеобразно, но описать их словами трудно. Репродукции, к сожалению, как это часто бывает, тоже не дают адекватного представления, поскольку работы Ротко поражают своими масштабами. Четыре-пять квадратных метров поверхности излучают такую мощь чистого вибрирующего цвета, что некоторые зрители начинают плакать перед картинами. Не случайно стиль Ротко и его единомышленников получил парадоксальное название «абстрактного экспрессионизма».
Да, абстракции Ротко выразительны. Они наглядно иллюстрируют умирание традиционной картины в искусстве XX века. Мы с вами уже обсуждали эту проблему в статье, посвященной «Началу» Лючио Фонтаны (см. «Искусство», № 1/ 2007). Вот как об этом пишет известный искусствовед Ирина Данилова:
«Картина как целостный организм умирает, постепенно распадаясь на отдельные составные элементы художественного образа. В огромных однотонно закрашенных панно Марка Ротко остается только цвет, который берет на себя всю выразительность, всю эмоциональную напряженность картины... В картинах Ханса Хартунга от творческой энергии художника остается только след его жеста, прочерченный на абстрактной белой поверхности; у Лючио Фонтаны — только движение руки, несколькими взмахами ножа взрезавшей пустое полотно».
Конечно, неподготовленный зритель и сейчас, когда мультиформы давно стали классикой, пожмет плечами и презрительно бросит что-то вроде «я тоже так могу». Но на зрителя подготовленного появление холстов Ротко произвело в свое время сильнейшее впечатление. Отсутствие какого-либо подобия видимому миру только сообщает их выразительности предельную универсальность. Цвет, наделенный собственным архетипическим значением, действует сам по себе и находит отклик в самых глубинных пластах человеческой психики — что называется, проникает в душу. Композиция только кажется статичной: цвет, получивший самостоятельность, обретает и способность к движению. Цветоформы сгущаются и растворяются, рождаются и умирают прямо на глазах у зрителя.
С годами цветовая гамма полотен становилась все более депрессивной, что отражало перемены в душевном состоянии художника: его личная и творческая биографии складывались нелегко. Но слава и влияние росли, он начал получать заказы, хотя сложный характер не всегда способствовал нормальным отношениям с заказчиками.
И вот уже на закате жизни Ротко обрел идеальных заказчиков. Техасские нефтяные миллионеры Джон и Доминик де Менил выделили ему двести пятьдесят тысяч долларов на оформление по своему усмотрению капеллы при Католическом университете Святого Фомы в Хьюстоне. Художнику даже было дано право участвовать в разработке дизайна капеллы, и с его подачи она обрела восьмиугольную форму, напоминающую о раннехристианских крестильнях — баптистериях. Первый архитектор не сошелся с Ротко во взглядах, и потому заказчики расторгли с ним контракт. Второй проект был создан уже согласно пожеланиям художника.
В эти годы гамма его полотен уже окончательно потемнела, и для работы он выбрал почти черную палитру. Три триптиха и пять самостоятельных картин колоссальных размеров были написаны в специально приспособленной для этого мастерской. Некоторые (впервые в его творчестве) оказались совершенно монохромными, что подчеркивало углубленно-медитативный характер всей работы. Ротко всегда был склонен к созданию композиций, требовавших, подобно иконам, медитативного восприятия, а не простого разглядывания. В холстах для капеллы эта тенденция получила высшее воплощение.
Ротко не дожил до открытия капеллы, которое состоялось в 1971 году. Ее было решено сделать экуменической, то есть посвященной Богу и не принадлежащей к какой-то одной религии. Вот почему на церемонии присутствовали священнослужители, представлявшие иудаизм, буддизм, ислам, протестантизм, греческую православную церковь и католицизм. Доменик де Менил произнесла речь, до сих пор остающуюся одним из лучших описаний творческих достижений художника:
«Вначале мы можем даже почувствовать разочарование оттого, что в работах, окружающих нас, нет обаяния. Но чем дольше я живу с ними, тем сильнее мои впечатления.
Ротко хотел довести эти полотна до максимально возможной остроты. Он хотел сделать их глубоко личными и вневременными. Они обнимают, но не ограждают нас. Их темные плоскости не препятствуют взгляду. Светоносная поверхность активна, она останавливает взгляд, но мы можем смотреть сквозь эти глубокие пурпурно-коричневые тона прямо в глубину. И еще от них исходит тепло. А в центральном холсте есть свет».
Как и капелла Ле Корбюзье в Роншане (см. «Искусство», № 3/2006), получилось одно из самых значительных произведений церковного искусства XX века. Роднит их и то обстоятельство, что их творцов, мягко говоря, нельзя назвать ортодоксально верующими. Однако ж у великого француза получился Божий дом, а вот творение его американского собрата передает скорее ощущение отвергнутости.
Но чувствовать утрату Бога невозможно без веры в Его существование, ибо нельзя потерять то, чего нет. И Он угадывается там, далеко, за черными холстами...
№ 2 (синий, красный и зеленый). 1953. Частная коллекция, Швейцария
Без названия.
1967. Частная коллекция
Красный, желтый, красный. 1969.
Частная коллекция
Без названия (Черный на сером). 1969–1970. Музей Гуггенхайма, Нью-Йорк
