Ч е р н ы й   к в а д р а т

Доводы защиты

И если через наибольшие усилия удавалось
выходить на улицу с революционными произведениями,
то встречали с бранью, руганью, гиком и насмешками.
Казимир Малевич

В. Воинов. Черный квадрат – знак вопроса
2002. Собрание Леонида Романкова, Санкт-Петербург

Черный квадрат» — икона русского авангарда, царственный младенец, появившийся на свет почти 100 лет назад. Слава этого произведения невероятна. Это сильнее чем кока-кола, «Гарри Поттер», «Пираты Карибского моря». Призрак «Черного квадрата» бродит по России. Я встречаюсь с ним повсюду, куда бы ни забросила судьба — в археологической экспедиции на Кавказе, в деревне под Псковом, в лесах Кенозерья.
— Вы работаете в Третьяковской галерее? А вот, кстати, «Черный квадрат»... Это что? Я не понимаю — объясните...
— А мы увидим «Черный квадрат»? — спрашивают второклассники на экскурсии (первой в их жизни) по Третьяковской галерее.
В роли дежурного адвоката поневоле приходится все время придумывать новые и новые аргументы в оправдание «Черного квадрата», а заодно и самого Малевича (Он еврей?), и авангарда в целом (Они просто не умеют рисовать), и современного искусства вообще (Их надо выгнать/посадить/лечить/мочить!!!).
Я обдумываю систему защиты и в очередной раз ловлю себя на мысли, что размышляю уже не о «Черном квадрате», а о том, как лучше это объяснить, как выстроить такую систему координат, внутри которой мой собеседник осознал бы естественность существования этого артефакта.
Любопытно, что в суждениях о «Черном квадрате» зрители почти никогда не используют привычный для разговоров об искусстве критерий: нравится — не нравится (Этот натюрморт с сиренью мне нравится, а тот с лошадиным черепом — нет!). Про «Черный квадрат» говорят: «Я не понимаю». Так можно сказать не про картину, а про текст. Текст, написанный на чужом языке.
Вот и тема этих заметок — не сам «Черный квадрат», а разговоры о нем. Получилось что-то вроде катехизиса («Черный квадрат» в вопросах и ответах). Вопросы, к сожалению, не отличаются разнообразием, и, наверное, можно было бы не обращать на них особого внимания, если бы они не повторялись с настойчивой регулярностью (дежа-вю).
В течение 20 лет я слышу:
— Почему это висит в музее? Я тоже так могу...
— Что художник, собственно, хотел этим сказать?
— Зачем это нужно?! Я не понимаю!!!
И опять надо что-то отвечать...

«Я тоже так могу… Почему это висит в музее? Разве это произведение искусства?»

Для начала стоит поразмышлять о том, что такое искусство.
Произнося это слово, мы, наверное, подразумеваем, прежде всего, высокий уровень мастерства в каком-нибудь ремесле — обработке мрамора, огранке драгоценных камней, ткачестве, умении с помощью кисти и красок создать на плоскости иллюзию трехмерного мира.
Такое понимание искусства уходит корнями в позднее Средневековье и расцветает в эпоху Возрождения. Искусство — это умение мастерски создавать различные «кунштюки». Привычное слово шедевр в переводе с французского означает важное (образцовое) произведение. Собственно, так называлось изделие, которое ремесленник должен был представить на суд цеховых старшин, чтобы получить звание мастера. Шедевры ювелирного искусства сверкают в витринах Оружейной палаты. Шедевры живописи украшают залы Эрмитажа, Лувра, Дрезденской галереи. Работа над «шедевром» требует большого терпения, хороших ремесленных навыков и очень много времени. То есть произведение искусства, оно же шедевр, — это вещь, сложно устроенная и тщательно сделанная.
Конечно, «Черный квадрат» по этой логике в категорию произведений искусства не попадает. Черный квадрат — это просто. Слишком просто (и я так могу). Просто — это плохо.
Но так ли очевидно это утверждение, как кажется? Например, в математике выражение «упростить» имеет другой смысл. Упростить — значит убрать все лишнее. Упростить формулу — значит выявить закономерность. Красота математических формул тоже понятна далеко не каждому (даже освоившему вузовский курс математики).
Я много раз давала задание студийцам 10–12 лет сделать «Черный квадрат», как у Малевича (вы ведь так можете...). Ни разу не было работы, в которой автору удалось бы уловить пропорции оригинала. Язык пропорций ребятам непонятен. Они далеко не сразу постигают, что эффект «Черного квадрата» определяется точно найденным соотношением черного и белого. Никто из осуждавших Малевича за примитивность и неумение рисовать не понял логики высказывания художника.
«Черный квадрат» — формула, выведенная Малевичем, точка, поставленная в конце истории картины, построенной по модели перспективной коробки. И в то же время это точка отсчета в развитии новой эстетической системы, отражающей «космическую» картину мира нового, ХХ века. Кто из зрителей готов поговорить с художником об этом? Интересно, смог бы Эйнштейн объяснить теорию относительности ученикам начальной школы, только что освоившим таблицу умножения?
Кстати, я почему-то никогда не слышала, чтобы кто-нибудь волновался по поводу своего непонимания теории относительности. Может быть, таких людей нет? Или их намного меньше, чем непонимающих Малевича? Искусство в лице Малевича в очередной раз оказалось «в большом долгу» перед народом. Оно опять должно — должно быть понятным всем, в отличие от математики/физики/химии.
Что же такое искусство — ремесло или интеллект? Что важнее: умение воспроизводить формы или способность их производить, придумывать?
«Черный квадрат» открыл эру креативного искусства, объявившего открытие нового главной ценностью культуры ХХ века. Слава первопроходцам, изобретателям! Квадрат в квадрате, черный на белом — эту формулу придумал Малевич.
«И я так могу…» Могу что? Нарисовать квадрат, как у Малевича, или придумать что-нибудь новое? Может быть, стоит подумать об этом на досуге...

«Что художник хотел этим сказать?»

Это вопрос, который обычно задают взрослые люди. Он тоже чрезвычайно интересен. За ним вырисовывается целая концепция творческого процесса, которую спрашивающий выстраивает в своем воображении.
— Я же представляю, как это обычно бывает. Художник сел (встал, лег, ходил-ходил), думал-думал, что бы такое сказать, какую бы картину ему написать... И придумал!
Конечно, я утрирую, но мой 20-летний опыт бесед об искусстве со зрителями дает мне право утверждать, что примерно так представляют себе рождение художественного замысла не только дети 7–12–16 лет. Эта простая схема просвечивает в суждениях людей взрослых и далеко не глупых.
А действительно, как это бывает? Неужели все так просто? Малевич думал-думал и придумал написать черный квадрат на белом поле. Может быть, существуют другие модели творчества? Вот, пожалуйста:

Как труп в пустыне я лежал,
И Бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».

Кому из прочитавших стихотворение Пушкина придет в голову спросить: «Что хотел сказать пророк (когда отправился жечь сердца людей)?» Пророк — тот, кто лишен своей воли. Он избран. Через него говорит Бог.
«Они (супрематические знаки) рождаются во мне властно, помимо моей воли», — писал Казимир Малевич. Кстати, польское имя Казимир означает кажущий миру, то есть пророк. Малевич написал большое количество текстов, посвященных супрематизму. Язык его сочинений тяжел и темен, как тексты древних пророков («Я разорвал кольцо горизонта и вышел за ноль формы…») Он писал много, как будто ему самому важно было добраться до сути, понять, что с ним происходит, что означают таинственные знаки, которые властно рождаются в мозгу.
В 1933 году Малевич написал странный автопортрет (см. илл. на с. 16). Его «супрематические» одежды (белый—черный—красный—зеленый) напоминают портреты раннего итальянского Возрождения. Художник строг и величествен. Он говорит о чем-то... нет, скорее вещает, как Учитель или Пророк. Но обращается он не к нам, а к кому-то через нас, стоящих перед картиной. В правом нижнем углу холста вместо подписи маленький черный квадрат.
Глядя на этот портрет, почему-то вспоминаешь о том, что «искусство» есть «священнодействие» и что первыми художниками были древние жрецы, совершавшие магические ритуалы. Может быть, супрематизм Малевича — странный мир геометрических знаков — совершенно непонятный в ряду «картин», имеет ту же магическую природу, что космогонические орнаменты древних ритуальных сосудов?
Малевич — художник-пророк, не вписывающийся в систему координат профессионального академического искусства. Пророкам открыто будущее. Задача пророка — передать послание свыше, месседж, как сейчас модно выражаться. А вот принять это послание, прочитать его, понять, расшифровать — задача и даже ответственность слушателя.
Но язык пророчества непонятен большинству. То, что пророк сообщает, всегда больше, чем может вместить «здравый смысл» человека, занятого важными житейскими делами. Проще всего отвернуться. Мол, что за ерунду он несет? «...Кого хочет он учить ведению? и кого вразумлять проповедью?» Что он хочет сказать?
«Имеющий уши да услышит…»

«Зачем он нужен людям?»

Недавно у меня состоялся чрезвычайно поучительный разговор с юной барышней, ученицей третьего класса. Она пришла на экскурсию в новую Третьяковку.
— Зачем «Черный квадрат» нужен людям, если он никому не понятен? — спросила она меня вдруг (я рассказывала о выставке Александра Иванова, а вовсе не о супрематизме). Настроена она была решительно. Тон был такой, что можно было уже ожидать неприятного разговора о «деньгах налогоплательщиков» или требования наказать тех, кто создает искусство, «непонятное трудовому народу».
— Во-первых, почему ты решила, что никому? «Никому» — это кому? Тебе? Твоим одноклассникам, учителям, родителям? Почему ты берешься говорить от имени «всех»? Кто тебе это поручил? Странное рассуждение: если непонятно, то не нужно. Нужно только то, что понятно? Ты понимаешь китайский язык? Если следовать твоей логике, китайцы не нужны «людям». Они говорят на непонятном «людям» языке и пишут непонятными «людям» иероглифами (кстати, совершенно не по-человечески — сверху вниз).
Девочка сопротивлялась долго. Я даже подозреваю, что она так и осталась при своем мнении. Вот соберется с силами, подрастет, поумнеет, и тогда-то нам с Малевичем не поздоровится.
Этот разговор с юной ценительницей искусства надолго выбил меня из колеи. Понятное — непонятное, простое — сложное. Какая сторона в этой оппозиции безусловное благо? «Эта книга легко читается...» «Фильм смотрится легко...» «Выставку посмотрели с удовольствием...» Действительно, зачем человеку сложности? Философия? Математика? «Черный квадрат»?
Художник Павел Филонов, современник Малевича, говорил: «Картина должна быть сложной. Когда пытаешься понять непонятное, сам делаешься сложнее. Когда поднимаешься по лестнице, тебя поднимает не лестница, а твои усилия».
Итак, зачем людям «Черный квадрат»? Может быть, это первая ступенька лестницы?
Правда, у человека всегда есть выбор. В конце концов, «здесь нас тоже неплохо кормят».

Разговор о «Черном квадрате» — всегда разговор о чем-то более существенном. Кто важнее в вечном противостоянии художник — зритель? Зрители, осуждающие Малевича, уверены, что они оценивают художника. Почему-то им не приходит в голову, что художники тоже могут оценивать их. Авангардисты научились отбирать из общего потока ценителей искусства своих зрителей. «Черный квадрат» — тест, пропуск в мир настоящего Искусства, начало путешествия, увлекательного и трудного.
Но чтобы войти в это Зазеркалье, нужно сделать усилие. И обязательно самому. «Поднимает не лестница...»