Главная страница «Первого сентября»Главная страница журнала «Искусство»Содержание №19/2007

ВЫСТАВОЧНЫЙ ЗАЛ

Н о в о с т и  к у л ь т у р ы

Виктория Хан-Магомедова

В поисках главной книги

Сезанн. Дерево. 1991

Почему живущий в Париже русский художник Нафтали Ракузин вновь и вновь с какой-то странной одержимостью пишет корешки стоящих на полке книг по искусству и репродукции из этих книг? Почему так притягивают, так заманивают в свои непостижимые глубины его холсты, акварели, копирующие картины Вермера, Терборха, Сезанна? И вовсе не в гиперреалистической (или фотореалистической) манере, модной в конце 1960-х, они исполнены. Гиперреалисты писали картины так, чтобы создать впечатление остро сфокусированной фотографии. Причем острота и точность в воспроизведении деталей равномерно распространялась на все изображение, без каких-либо психологических или других акцентов. Живопись Ракузина — гибкая, богатая, разнообразная.
На персональной выставке в галерее Pop/Off/Art с подходящим названием «Библиотека художника» впервые были показаны в Москве работы Ракузина, чьи произведения находятся в престижных мировых музейных и частных собраниях. Более того, у него даже есть подражатели. Воплощающий интернациональный язык Ракузин, по словам Сергея Попова, галериста, куратора, искусствоведа, представляет новую линию в искусстве — концептуальный реализм.
Выдающийся аргентинский писатель Хорхе Луис Борхес уподобляет библиотеку Вселенной. В любой библиотеке-вселенной, с изящными полками, загадочными томами, каждый ощущает себя владельцем тайного и нетронутого сокровища. Какова же она, библиотека Ракузина?

Московские улицы. 1993

Интерес к книге у него вовсе не случаен — книжным иллюстратором был его отец. Родившийся в 1948 году в Москве художник с пяти лет рисовал книги, с увлечением наблюдая за процессом работы отца. Рисовать и писать картины он учился в студии Моисея Хазанова (1962–1964). Через три года после окончания Полиграфического института он эмигрировал в Израиль и там начал создавать иллюстрации к сочинениям Кафки, Дюма, Достоевского. Но он не испытывал удовлетворения.
В тридцать лет Ракузин наконец понял, что иллюстрирование книг — не его путь. И вскоре открыл для себя новые и удивительные возможности изображения репродукций книг. И это вовсе не выглядело скучно, неинтересно, он нашел свой неповторимый пластический ход. Появились новые сюжеты, которые все больше увлекали его: стоящие на полках книги, иногда раскрытые на репродукциях.
В 1982 году волею судеб Ракузин оказался в Париже. Источником вдохновения для него стала собственная небольшая библиотека изданий по искусству, которая очень дорога художнику. Он путешествовал с ней по городам и странам. Навязчивая сосредоточенность на изображении книг помогла Ракузину максимально раскрыть свой яркий творческий дар. На книжных полках он обнаружил магическое пространство. А изображение книг стало для него способом общения с миром.

Сезанн. Ранние работы. 1996

Знаменитый художник, друг Ракузина, Эрик Булатов использует почтовые открытки и репродукции как документ, создавая картины, похожие на масс-медийные образы. Известный немецкий мастер Герхард Рихтер пишет портреты по фотографиям, давая новый взгляд на окружающий мир. А для Ракузина книги и репродукции — своеобразные абстракции, позволяющие заглянуть в Зазеркалье и вернуть привычному миру его утраченную красоту.
Трудно определить жанр, в котором работает художник: это не натюрморт, не пейзаж, не портрет. Скорее это некая «Картина», вобравшая в себя все жанры, вглядываясь в которую можно постичь тайную суть искусства. И неожиданно происходит чудо преображения: на картинах с репродукциями Вермера, Сезанна обнаруживаешь очищенную и одухотворенную реальность, которую писали эти авторы.

Telerama. 2002

Над своими композициями с книгами Ракузин работает долго и тщательно. На создание одного рисунка уходит пять-шесть недель. Затем, ориентируясь на этот рисунок, он начинает писать картину. Он рисует карандашом на бумаге, пишет маслом на холсте, как старые мастера. Но Ракузин — очень современный художник, который через массовое тиражирование возвращает искусству его изначально высокий смысл.