Портрет семьи короля Карла IV

ПОРТРЕТ СЕМЬИ КОРОЛЯ КАРЛА IV

Франсиско ГОЙЯ
ПОРТРЕТ СЕМЬИ КОРОЛЯ КАРЛА IV
1800. Музей Прадо, Мадрид

Честолюбивому провинциалу, каким, несомненно, являлся Гойя в начале своего творческого пути, королевский дворец в Мадриде показался местом, где осуществляются все желания, где можно добиться славы, почета и богатства. Первый шаг к осуществлению мечты помог сделать Франсиско Байеу, выхлопотавший для Гойи место при Королевской шпалерной мануфактуре. А в 1793 г. художнику представилась еще одна блестящая возможность — ему поручили написать портрет графа Флоридабланки (1), испанского премьер-министра. Молодой художник сделал все, чтобы понравиться блистательному заказчику. По слухам, его работа была действительно оценена очень высоко, и, хотя денег за свой труд мастер так и не дождался, Флоридабланка познакомил его с братом короля Карла III, инфантом доном Луисом, который отнесся к художнику более чем благосклонно. Портреты семейства дона Луиса открыли Гойе путь к вожделенной придворной карьере (2).

Конечно, в ранних работах еще слишком заметно его стремление приукрасить клиента, да и по живописным качествам они оставляют желать лучшего, но довольно быстро художник добивается поразительных успехов. Он полностью овладевает композицией, цветовой гаммой, светотенью, и психологические характеристики моделей становятся гораздо более глубокими.

Расцвет портретной живописи Гойи приходится на 1790-е годы. В это время он писал многих представителей знатных и влиятельных родов Испании — герцогов Осуна (3), маркизу Понтехос (4), первого министра Мануэля Годоя, герцогиню Альбу, часто обращались к нему и новые испанские властители Карл IV (5) и Мария-Луиза (6). Гойя вошел в моду, несмотря на то что давно уже не стремился польстить высокопоставленным заказчикам.

Сословная принадлежность моделей отошла для художника на второй план, ему стали не нужны идиллические пейзажи или серебристая переливчатая дымка для антуража. Все внимание он сосредоточил теперь непосредственно на образе человека. Здесь уже вполне можно рассматривать творчество Гойи как продолжателя традиций объективного реализма его великого предшественника Веласкеса. Особенно показателен в этом смысле портрет Карла IV в охотничьем костюме, очень близкий по духу веласкесовским изображениям Филиппа IV. За внешней торжественностью и величественностью короля скрывается жалкий посредственный человек, недалекий и чванливый. Да, композиция портрета монументальна, но это монументальность в лучшем случае парковой статуи, а отнюдь не героического памятника.

Если в ранних портретах Гойи можно было заметить легкую, вполне безобидную иронию по отношению к своим моделям, художник даже склонен был порой любоваться их изяществом и блеском, то теперь от былого добродушия не осталось и следа. Резкий сарказм — вот что выходит на первый план в работах 90-х. Мастер уже имел возможность узнать поближе высший свет и прекрасно понял, что он из себя представляет. Впрочем, были и другие портреты — людей, близких Гойе, вызывавших его симпатию и уважение (например, портрет маркизы Соланы (7) или поэта Мелендеса Вальдеса).

Апогеем придворной карьеры Гойи стал портрет королевской семьи. За год до этого он получил звание Первого придворного живописца, о котором так долго мечтал. И Карл IV, и Мария-Луиза недвусмысленно выражали ему свою симпатию. Однако это не заставило художника хоть немного смягчить свою жестокую кисть. На грандиозном полотне изображены фактически все члены венценосного семейства. Роскошные одеяния, дорогие ткани, блеск драгоценностей, регалии власти… но какие пустые, посредственные лица у этих людей! Как здесь не вспомнить слова Теофиля Готье о «булочнике с женой, которые получили крупный выигрыш в лотерею».

Внимание зрителя сразу привлекает самодовольная королева, стоящая в самом центре в окружении детей; сам же король как бы отодвинут в сторону — так же, как в жизни. Ведь фактической правительницей Испании была именно Мария-Луиза, Карл всегда лишь следовал ее указаниям и советам. За спиной короля столпились его родственники, не слишком значительные, а вот молодой человек с заносчивым выражением лица на первом плане слева — не кто иной, как старший сын короля, будущий Фердинанд VII, показавший себя еще большим тираном и самодуром, чем его родители. Девушка рядом с ним, глядящая в сторону, — предполагаемая невеста Фердинанда, хотя и не получившая еще официального предложения (при положительном решении Гойя должен был вписать в законченную картину ее лицо, но категорически отказался это делать). На заднем плане из темноты выступает затуманенный образ еще одного героя полотна — художника, рисующего королевскую семью.

Вполне вероятно, что это сам Гойя, подражая своему знаменитому соотечественнику Веласкесу, решил ввести в композицию автопортрет.

Мало кто из мастеров, приближенных ко двору и обласканных властью, осмелился бы на такой дерзкий поступок. Придворный художник не мог правдиво изображать своих моделей, это стоило бы ему если не жизни, то положения. Конечно, в те годы Гойя был довольно обеспечен, имел много заказов и жил припеваючи. Но такой граничащий с издевкой реализм, особенно по отношению к королевской фамилии, все же не может не вызывать изумления. Посмотрим на Марию-Луизу — двойной подбородок, толстая шея, крючковатый нос, резкие, мягко говоря, несимпатичные черты лица. Кому бы понравилось это изображение? Однако королева, видимо, не была слишком возмущена такой смелостью, известно даже, что она сама иронизировала по поводу своей уродливости. Зато как бы в противовес рядом с нею Гойя пишет удивительно нежный портрет младшей дочери венценосной четы, инфанты Марии Исабель.

Эта картина оказалась последним заказом, выполненным Гойей для королевской семьи. До самого конца их правления он продолжал получать изрядное жалованье, но обзавестись очередным полотном кисти Гойи венценосные особы больше желания не изъявляли.