Женские образы

МАХА ОДЕТАЯ

Франсиско ГОЙЯ
МАХА ОДЕТАЯ
Ок. 1802. Музей Прадо, Мадрид

В середине XVIII в. короли из династии Бурбонов открыто демонстрировали свою симпатию к французским традициям и модам. Карл III даже ввел официальный запрет на национальную одежду и некоторые традиционные развлечения, такие, как, например, коррида. Не отставала от него и церковь, призывавшая отказаться от карнавалов и танцев. В таких условиях многие молодые люди (как правило, из простонародья) в знак протеста стали одеваться в народные костюмы («Портрет Изабель де Порсель») (1). Вели они себя весьма независимо, порой даже вызывающе, всячески демонстрируя свое нежелание подчиняться установленным правилам и запретам. Называли их «махо» (мужчин) и «маха» (женщин).

Правда, в большинстве случаев их свобода была мнимой, к тому же в критических ситуациях эти вольнолюбивые пташки были готовы пасть на колени перед религиозным шествием или возносить хвалу королю и королеве. Что касается независимости поведения, то довольно скоро она переросла в обыкновенную распущенность. В общей массе мужчины-махо представляли собой простых мошенников, наемных бандитов, а женщины в конце концов превратились в продажных девиц.

В ранней юности Гойя тоже вел себя как настоящий махо (кстати сказать, в таком виде он даже изобразил себя в одном из автопортретов). Изображения мах часто встречаются и в его картонах для гобеленов, причем пишет их художник с искренней симпатией, хотя местами с доброй иронией. Эта тема не оставляла его на протяжении всей жизни.

В листах Мадридского альбома махи представлены в виде обманщиц, завлекающих легкомысленных кавалеров, но отказать им в привлекательности все же невозможно. А в начале XIX в. уже весьма пожилой Гойя стал относиться к этой теме скорее как к романтическим воспоминаниям юности («Махи на балконе» (2), «Махи на прогулке» (3)).

В конце XVIII в. традиции «махизма» проникли даже в королевский дворец. Знатным дамам и сеньорам доставляло удовольствие рядиться в национальные одежды, как бы демонстрируя таким образом приверженность испанским традициям. Одной из самых пламенных поклонниц «махизма» была герцогиня Альба, гордая и бесшабашная возлюбленная Гойи (4). Художник написал несколько ее портретов. Образ Каэтаны, в том числе и в роли махи, возникает на страницах Мадридского и Санлукарского альбомов. Ее именем часто называют девушку, изображенную на двух едва ли не самых известных полотнах Гойи — «Маха одетая» и «Маха обнаженная» (5).

Прекрасная женщина свободно и грациозно возлежит на постели. На одной из картин она облачена в полупрозрачное белое платье с розовым поясом, не только не скрывающее, но даже подчеркивающее контуры ее тела. На второй — предстает перед зрителем абсолютно нагой, подобно Венере. Ее красота не нуждается в оправе — кушетка с высокой спинкой, две серебристые подушки и смятая простыня, вот и все, что окружает красавицу. Художник сознательно отказывается от лишних аксессуаров — чтобы ничего не отвлекало зрителя от женского тела.

Обе картины изначально были соединены специальным шарниром, повернув который можно было убрать «Маху одетую», помещенную сверху, и открыть взорам «Маху обнаженную». Прекрасная незнакомка уже много лет заставляет исследователей ломать голову над вопросом: кто она? С легкой руки Лиона Фейхтвангера укрепилось мнение, что в таком вольном и пленительном виде Гойя изобразил Каэтану Альбу (версия, изложенная в романе «Гойя, или Тяжкий путь познания»), но в настоящее время искусствоведы склонны считать это всего лишь красивой легендой. Тем более что изображенная на полотнах женщина явно моложе герцогини, которой к той поре уже должно было исполниться 35 лет.

К тому же при сравнении существующих портретов герцогини Альбы с этими изображениями видно, что они довольно сильно отличаются друг от друга. Особо въедливые исследователи отмечают, что черты лица и форма рук модели демонстрируют ее отнюдь не аристократическое происхождение. Возможно, Гойя действительно написал настоящую маху, простую испанскую девушку, а может быть, здесь изображена тайная любовь премьер-министра Мануэля Годоя. В пользу последней версии свидетельствует и тот факт, что обе картины хранились в собрании Годоя. В его коллекции имелось также полотно Веласкеса «Венера перед зеркалом», и не исключено, что он пожелал иметь портрет собственной Венеры, потому и заказал его Гойе. Да так ли уж нам важно знать, кто она, эта прекрасная женщина? Гораздо важнее, что по прошествии стольких лет мы можем любоваться светом вечной женственности, исходящим от нее, отзвуком неземной красоты…

И снова вызывает удивление смелость художника, отважившегося на изображение обнаженного женского тела — для испанского искусства, находящегося под сильным влиянием церкви и святой инквизиции, это был отчаянно смелый поступок, на который решался разве что Веласкес. И Гойя чуть было не поплатился за свою смелость. Когда в 1815 г. после падения Годоя его коллекция была конфискована, полотна стали известны инквизиции, и художник получил официальный вызов в Мадридский трибунал «для опознания и объяснения цели создания картин». Протокол допроса не сохранился, да и точно не известно, состоялся ли суд над Гойей, — скорее всего за него вступился кто-то из высоких покровителей. Главное, что картины не сожгли, как это часто случалось, и сам художник остался жив и здоров.

Победа в игре с судьбой и на сей раз осталась за ним.