Лампа дьявола

ЛАМПА ДЬЯВОЛА

Франсиско ГОЙЯ
ЛАМПА ДЬЯВОЛА
1793–1794. Художественный музей, Цюрих

В конце 1780-х гг. Гойя познакомился с семейством герцога и герцогини Осуна, которые на многие годы стали его покровителями и постоянными заказчиками. Герцогиня Осуна была в те годы одной из самых интересных женщин в Мадриде, уступая красотой, возможно, только герцогине Альбе. Она дружила с писателями, поэтами, художниками, матадорами, актерами. В своем загородном поместье Аламеда герцогиня устроила небольшой театр и нередко сама появлялась на сцене в качестве актрисы, несмотря на недопустимость подобного поведения для знатной дамы. Гойя частенько гостил в Аламеде, наслаждаясь роскошью и спокойствием. Общение с гостеприимной и остроумной хозяйкой явно было ему приятно, и он с удовольствием писал для нее все, что она могла бы пожелать.

В жилах герцогини Осуны текла кровь знатнейших родов Испании, но особенно гордилась она тем, что ведет свое происхождение от Франциска Борджиа, весьма почитаемого святого, третьего генерала ордена иезуитов. Семейство Осуна возвело в Валенсии часовню в честь своего знаменитого предка, и Гойе было поручено выполнить внутренние росписи на сюжеты из жизни святого.

Один из сюжетов таков. По приказу императора Священной Римской империи Карла V Франциск должен был сопровождать гроб с телом императрицы Изабеллы, которая считалась красивейшей женщиной Испании. Но в пути гроб вдруг упал с катафалка и раскрылся. Зрелище полуразложившегося трупа произвело на герцога ужасное впечатление, впервые задумался он о суетности человеческого бытия, o бренности мирской красоты и богатств. Он оставил свою семью, поместья, отказался от титулов и денег и решил посвятить себя Богу. Тема vanitas vanitatum et omnia vanitas («суета сует и всяческая суета») издавна пользовалась особым успехом у испанских художников, особенно в предшествующую эпоху. Интересна она была и Гойе, хотя работы этого цикла вряд ли можно отнести к числу его лучших произведений.

Однако одну картину обязательно следует отметить — «Франциск Борджиа изгоняет демонов из умирающего» (1). Она явно делится на две части. Справа — стоящий у постели страждущего Франциск воздевает к небесам руки с распятием. Слева — распростертое, уже почти неживое тело больного, над которым нависли отвратительные твари, со злобной радостью вглядывающиеся в черты своей жертвы. Не зря радуются монстры — умирающий уже одной ногой в аду, лицо его напоминает маску и почти утратило человеческие черты. Это первое изображение в живописи Гойи фантастических существ. Вряд ли даже он сам мог предполагать, что через несколько лет они займут такое важное место и в его творчестве, и в его душе.

В начале 90-х, после тяжелой болезни, сделавшей художника глухим, его мировоззрение изменилось. Случайные порождения тьмы стали частыми гостями Гойи, особенно разгулялись они на листах «Капричос». Впрочем, и в живописи им было раздолье. Ненароком этому снова поспособствовала герцогиня Осуна, заказавшая Гойе восемь картин для домашнего театра Аламеды. Художнику предстояло изобразить несколько колдовских сцен («Заклинание» (2)) или фантасмагорических эпизодов, заимствованных из испанской драматургии.

Одна из самых известных картин серии «Шабаш ведьм. Большой козел» (3). По народным поверьям, на ведьминских сборищах часто присутствовал сам дьявол, принимавший при этом вид козла. Сатанинские прислужники устраивали дикие оргии, сопровождаемые человеческими жертвоприношениями. На картине Гойи в неверном свете луны на поляне восседает огромный черный козел с рогами, увитыми дубовыми листьями. Вокруг него сгрудились подданные. Видимо, осуществляется традиционный сатанистский ритуал — жертвоприношение человеческих младенцев. Левым копытом козел-дьявол указывает на очередную жертву, которую ему протягивает восторженная молодая ведьма. Для усиления эффекта в воздухе носятся черные нетопыри. Но, несмотря на подобное нагнетание «ужаса», картина не пугает по-настоящему. Веет от нее театральностью и даже, если так можно сказать о подобном сюжете, черным юмором.

Совсем другое впечатление производит «Лампа дьявола». Это всего лишь сцена из комедии Антонио Саморы «Очарованный поневоле», но разве видим мы в ней хоть намек на веселье? Уродливый черный монах, закрывая рот рукой, все же продолжает подливать масло в лампу, которую протягивает ему дьявол. Гигантские фигуры ослов изгибаются на заднем плане. Если ранние картины Гойи были залиты яркими солнечным лучами, то теперь сцену освещает только тусклая чадящая лампа. Жутковатое впечатление производят силуэты, кривящиеся в этом неверном свете. А ведь нет здесь никаких атрибутов дьявольщины (за исключением, конечно, самого Сатаны с лампой, но фигура его, частично срезанная краем полотна, почти не привлекает к себе внимания) — ни потоков крови, ни невинных младенцев, ни гнусных ведьм. Гойе удается достичь эффекта фактически всего лишь с помощью светотени.

Впервые в творчестве Гойи фантастика приобрела такой устрашающий и зловещий характер. Совсем скоро образы тварей из преисподней прочно завладеют его воображением и будут преследовать до тех пор, пока он не замурует их в стенах Дома Глухого.