Пантеон

ПАНТЕОН
Вид из Люксембургского сада
Архитектор ЖАК ЖЕРМЕН СУФЛО
1758–1790

Одно из самых величественных сооружений Парижа cегодня служит мавзолеем, где покоится прах великих граждан Франции. Но его драматическая история делает Пантеон еще и памятником человеческим страстям и амбициям.

Все началось в далеком 1744 г., когда король Людовик XV прибыл в Мец, чтобы возглавить военные действия против австрийцев, однако ж внезапно схватил сильную лихорадку и слег. Тогдашняя медицина не умела толком бороться с такими заболеваниями (до открытия аспирина оставалось почти сто лет) и даже не очень их различала: все болезни с повышенной температурой шли по разряду горячки, или лихорадки. Лечили молитвами, прикладыванием к реликвиям и обетами.

Пантеон

Король, будучи почти при смерти, прибегнул к последнему средству, причем с истинно королевским размахом. Простолюдин в подобных случая сулит поставить свечку, а венценосный правитель обратился к св. Женевьеве, покровительнице Парижа, с обещанием воздвигнуть в ее честь самую большую и самую лучшую церковь в Париже – конечно, в случае его излечения.

Видимо, это было предложение, от которого Женевьева не смогла отказаться, ибо король таки выздоровел. Но умерла заразившаяся от него любовница, герцогиня Шантору, отчего Людовик впал в сильную депрессию. Уныние прошло лишь с появлением новой пассии, Жанны Антуанетты Пуассон, по мужу госпожи д'Этиоль, которой было суждено войти в историю под именем маркизы де Помпадур.

Пьер-Антуан де Маши. Людовик XV закладывает первый камень в основание церкви Св. Женевьевы 1765. Для оформления церемонии портик будущей церкви был изображен на холсте в натуральную величину

Маркиза принялась устраиваться при дворе и быстро стала не только законодательницей мод, но и главным советником короля в делах государственных. Она составила протекцию своему 18-летнему брату Абелю Франсуа, будущему маркизу де Мариньи, и возжелала, чтобы его назначили инспектором королевских зданий. Прежний инспектор был вынужден подать в отставку.

Надо сказать, что у юноши не было никаких оснований для такого назначения, кроме родственных связей с королевской фавориткой. Он не блистал ни происхождением, ни образованием, ни каким-то особенным талантом в архитектуре и строительстве. Поэтому было срочно организовано его обучение, в частности устроена двухгодичная поездка в Италию в сопровождении гравера Кошена и архитектора Суфло. По возвращении в 1751 г. маркиз получил желанное место и занимал его аж до 1773 г. – рекорд для придворных должностей Франции XVIII века.

В 1755 г. король вспомнил о своем одиннадцатилетней давности обете св. Женевьеве. Он поручил Мариньи рассмотреть проекты и предложить архитектора. Казалось бы, не более чем формальность, ведь по статусу, традиции и протоколу возведение такого сооружения могло быть поручено только одному человеку – Первому королевскому архитектору и президенту Академии архитектуры Анжу Жаку Габриэлю.

Однако же Мариньи решился поступить вопреки правилам. Для него Габриэль был «стариком»: архитектору исполнилось 57 лет, а маркизу – только 28. И в качестве автора проекта был предложен Суфло, тот самый, что сопровождал маркиза в поездке по Италии.

Сегодня трудно оценить революционные архитектурные идеи, предложенные Суфло. За две с лишним сотни лет его здание стало классикой, которой следовали и которую ниспровергали следующие поколения зодчих. Да и после сумасшедших творений XX века нас уже трудно чем-то удивить. Но для эпохи барокко с его пышностью и декоративной вычурностью возврат к строгой простоте античной Греции был почти шоком. Поэтому проект вызвал недовольство консерваторов и восторг прогрессистов.

Суфло решил соединить в своем творении ни много ни мало лучшие достижения мировой архитектуры, накопленные к тому времени. Он создал великолепный шестиколонный греческий портик (раз), увенчал здание куполом, которого древние греки вовсе не знали (два), сделал интерьер легким и светлым, как в готике (три), но использовал при этом сводчатые романские потолки (четыре).

Колонны, которые в барокко успели прирасти к стене и стали просто декорацией, опять выдались вперед и вспомнили о своей основной функции – нести тяжесть перекрытий. Суфло даже дерзнул поставить купол на колоннаду, вдохновляясь примером Кристофера Рена, автора собора Св. Павла в Лондоне. Однако здесь чистоту идеи соблюсти не удалось. Колонны не выдержали бы тяжести свода, поэтому пришлось строить сложную несущую конструкцию, скрытую от глаз.

Это была не единственная проблема, с которой столкнулся архитектор. При рытье котлована под фундамент в грунте обнаружили пустоты еще римских времен, когда здесь добывали строительный камень. Стройку приостановили, чтобы пересмотреть и облегчить конструкцию. Только в 1764 г. Людовик XV торжественно заложил первый камень в основание храма – к этому времени св. Женевьева уже двадцать лет терпеливо ждала обещанного.

Пантеон. План

Церковь возражала против равноконечного греческого креста, на котором был основан план здания. Пришлось в угоду западной традиции удлинить два крыла, приблизив пропорции к католической базилике с трансептом.

Из-за трудностей, с которыми королевская казна сталкивалась на протяжении всего царствования Людовика XV, финансирование строительства постоянно прерывалось, а смета пересматривалась. Так, например, архитектор был вынужден отказаться от оформления трех сторон храма портиками, сохранив колонны и фронтон только на главном фасаде.

Довершением всех бед были интриги. Придворные, в особенности дамы, мнили себя специалистами во всем, в том числе и в архитектуре, и предлагали бесконечные «улучшения» проекта. Суфло просто погряз в спорах о том, делать ли башенки по углам, какими должны быть колокольни (в результате так и не построенные) и что должно быть выбито на барельефе.

В 1774 г. умер король, за тридцать лет так и не исполнивший обета, данного св. Женевьеве. Еще через шесть лет скончался Суфло, не дождавшийся завершения своего великого проекта. Только в 1790 г. его помощники Ронделе и Бребион довели дело до конца.

Однако драматическая история храма св. Женевьевы на этом не закончилась, а скорее только началась. Но здесь имеет смысл сделать паузу и понять, что получилось.

Конечно, Суфло есть за что покритиковать. Здание вышло суховатым, не одухотворенным, а рациональным. К тому же купол и портик не слишком гармонично сопрягаются друг с другом, кажется, будто один поставлен на другой. В этом смысле собор Дома Инвалидов, где ордер буквально врос в архитектурную плоть, выглядит куда более цельным.

К тому же конструктивно здание оказалось не слишком прочным. Мало того что подвижки грунта вызвали с годами многочисленные трещины, так еще и начали ржаветь металлические стяжки, которыми архитектор скрепил сооружение, чтобы добиться большей легкости каменной кладки. В результате к началу 1980-х гг. здание стало буквально сыпаться на голову посетителям, и его пришлось закрыть на длительную реставрацию. Наши туристы, оказавшиеся в Париже в начале 90-х, помнят, что в Пантеон было не попасть.

Но все же и достижения значительны. Храм, как это часто бывает с шедеврами архитектуры, вышел прежде всего памятником эпохи, искавшей разумных начал, чистоты и простоты, и в этих поисках обратившейся к недавно открытой в Италии греческой античности. (Не случайно Суфло вместе с маркизом де Мариньи участвовал в раскопках Геркуланума и Пестума.) Тогда эта архитектура казалась какой-то первозданной, откровенно простой, окруженной ореолом гармонии с природой и соответствующей идеалу естественной жизни. Пресловутый суховатый рационализм храма – тоже плод эпохи, когда в моде была не Вера, а Разум.

Купол Капитолия в Вашингтоне

Новым словом в архитектуре в последующие времена вдохновлялись многие зодчие. Например, купол вашингтонского Капитолия откровенно «цитирует» парижский Пантеон. Да и в Санкт-Петербурге без его следов не обошлось: посмотрите на план и купол Исаакиевского собора.

Пантеон. Интерьер

В общем, цель, которую ставил перед собой Суфло, так или иначе была достигнута – «в одной из прекраснейших форм воплотить гармонию легкости готической конструкции и чистоты и великолепия греческой архитектуры». В Париже появилась церковь небесной покровительницы города, способная соперничать как с римским собором Св. Петра, так и с лондонским Св. Павла.

Пантеон. Вид сверху

Но более неудачного времени для ее постройки не было, пожалуй, во всей истории Франции. В стране бушевала революция, разорявшая христианские храмы с яростью, сравниться с которой может лишь большевистский разгул в России XX века. Досталось и новой церкви Св. Женевьевы, которая после всех перипетий превратилась в Пантеон.

Само это греческое слово означает «храм всех богов» и отсылает нас к Риму, где такой храм был построен в начале нашей эры. Христианская церковь переосвятила его в честь всех святых, символически заменив языческих богов своими мучениками и праведниками. Произошло это, кстати, 1 ноября 609 года, отчего эта дата стала праздноваться как День всех святых, а его канун стал всем известным Хэллоуином. В римском Пантеоне погребены некоторые известные итальянцы, например Рафаэль, потому это слово, оторвавшись от конкретного храма, стало означать место захоронения великих людей.

Революция, разразившаяся во Франции в конце XVIII века, нуждалась в прославлении своих деяний и героев – как тут не вспомнить ленинский план монументальной пропаганды. И когда она потеряла первого из своих пламенных трибунов, графа Мирабо, он был торжественно похоронен в только что построенной церкви, а сама она по решению Национального собрания превратилась в Пантеон. Заодно парижане в очередной раз попытались утереть нос Риму, соперничество с которым не прекращалось при любой власти.

Не прошло и пары лет, как Марат и Робеспьер нашли доказательства тайной связи Мирабо с королевским двором, и вчерашний герой стал предателем. Его прах вынесли из Пантеона, закопали на кладбище для преступников и успешно забыли место, где это сделали, – так до сих пор и не нашли. К тому времени Марат был убит и занял в Пантеоне освободившееся после Мирабо место. Впрочем, он тоже вскоре был развенчан и перезахоронен на кладбище неподалеку. Так проходит земная слава...

Горькая ирония посмертных судеб обитателей Пантеона нашим соотечественникам понятна как никому. Едва ли не каждого российского властителя боготворили при жизни, превозносили при похоронах и проклинали после смерти. Одного успели даже торжественно похоронить в Мавзолее, а потом сочли недостойным такой чести и мстительно оттуда вынесли. Но каждый следующий все равно надеется обрести бессмертную славу, аналогичную прижизненным восхвалениям. Наверное, им стоит хотя бы раз в жизни посетить парижский Пантеон.

Чтобы здание больше соответствовало духу торжественной гробницы, в годы революции решили затемнить интерьер и заделали практически все окна по его периметру. Из-за этого, к сожалению, теперь нельзя оценить в полной мере замысел Суфло, стремившегося к свету и легкости. Следы замурованных окон видны на стенах слева и справа от центрального входа.

Но и на этом судьба Пантеона не завершилась. В последующие годы во Франции то восстанавливалась монархия, то побеждала республика, то короновался император, то торжествовала Коммуна. Соответственно и Пантеон не раз то превращался в церковь, то возвращался к своей пропагандистской роли гражданской усыпальницы. Спиливались и восстанавливались кресты, менялись надписи, сбивались барельефы, заказывались новые росписи...

Почти сто лет Пантеон выяснял свое предназначение, пока в 1885 г. здесь не похоронили Виктора Гюго, великого писателя и властителя дум не одного поколения. С тех пор, слава богу, никаких революционных перемен в судьбе бывшей церкви Св. Женевьевы, возведенной по королевскому обету, не происходило – здесь по-прежнему хоронят великих граждан Франции. Их могилы расположены внизу, в крипте, куда ведет лестница из бывшей алтарной части.

Для профилактики ошибок в большинстве случаев между уходом из жизни и упокоением в Пантеоне выдерживают многолетнюю паузу. Так, последним этой чести в 2002 г. удостоился Александр Дюма – через 132 года после смерти.

Пантеон. Барельеф фронтона. Фрагмент

На фронтоне надпись «Великим людям благодарная Родина» и пафосный барельеф, изваянный в 1837 г. Пьером Жаном Давидом. Благодарность Родины выражается в распределении лавровых венков среди самых достойных. В этом ей споспешествуют Свобода, вооруженная кинжалом и расположившаяся под простертой правой дланью, и История, немедленно фиксирующая судьбоносные решения на каменных скрижалях. Из-под ног Родины выглядывает странный мутант, помесь имперского орла и галльского петуха, долженствующий, по-видимому, означать величие Франции.

Среди великих людей, вставших в очередь на раздачу, справа легко узнается моложавый Наполеон с развевающимися волосами. Он возглавляет символическую группу солдат всех армий в их победоносном шествии к мировой славе и мировому же господству. В стройных рядах слева можно увидеть реабилитированного к тому времени Мирабо (второй в первой шеренге) и сидящих Руссо с Вольтером (последний полуобернулся).

Несмотря на искажение первоначального архитектурного замысла, интерьер Пантеона по-прежнему производит величественное впечатление. Суфло действительно сумел достичь готической легкости в классицистическом обличье. Многочисленные скульптуры и росписи на стенах посвящены истории св. Женевьевы – память о временах, когда здание носило ее имя.

К центральному куполу подвешен огромный маятник Фуко, показывающий вращение Земли, как будто в этом кого-то еще надо убеждать. Когда-то подобная демонстрация проводилась и в Исаакиевском соборе (еще одна перекличка двух шедевров архитектуры), но с тех пор, как его вернули церкви, богопротивное устройство было изъято из храма.

На выходе из Пантеона открывается вид на полукруглую площадь с двумя симметричными зданиями справа и слева и уходящую вдаль улицу Суфло между ними с виднеющейся вдалеке Эйфелевой башней. Такое торжество симметрии возникло здесь по воле того же Суфло, который беспокоился не только о постройке церкви, но и об эффектной организации пространства вокруг нее. Это было время, когда архитекторы уделяли серьезное внимание гармоничной связи общественных зданий и городской среды.

Чтобы воплотить в жизнь свою величественную схему, Суфло хотел кардинально перестроить всю вершину холма и, в частности, проложить улицу, чтобы издалека открыть вид на храм. Она действительно была построена по его плану и даже получила его имя, но много позже, в 1847 году.