Невская купель

В петербургском мифе мотив гибели города заглушил все остальные. Решающий шаг в этом направлении был сделан Гоголем, увидевшим Петербург как истинное царство мертвых, «где все мокро, гладко, ровно, бледно, серо, туманно». Эсхатологические предчувствия и пророчества обрели неслыханную силу в творениях Достоевского. Пушкин трактовал постоянно угрожавшую Петербургу стихию балтийской воды не то как разъяренную ужасную силу, не то как очищающую субстанцию, что-то вроде мифологического Мирового Океана.

Соломон Волков
История культуры Санкт-Петербурга

Признаться, я недолюбливаю фотоколлажи. Точнее, не люблю, когда их выдают за фотографии. Возможно, коллаж — тоже искусство, хотя по-настоящему художественных я в общем-то и не видел. Но все-таки фотография — искусство особое, со своим предметом и своей задачей.

Возьмем, к примеру, театр и кинематограф. Театр — искусство условное, там можно воткнуть в сцену метлу, и она будет изображать не просто дерево, но и целый лес, и это не вызовет у зрителей отторжения. Кино же «великий обманщик», его задача — нас обмануть, заставить поверить в происходящее на экране, воспроизвести иллюзорно-реальный, а не условный мир. Потому-то кино, вопреки прогнозам, не убило театр и потому-то оно с такой легкостью поставило себе на службу компьютерные технологии виртуальной реальности.

Фотография долго разбиралась с живописью, где чье место под солнцем. И в конечном счете самоопределилась как искусство видеть. Настоящая фотография всегда фиксирует то, что фотограф видел. Не важно, придумал ли он сначала это увиденное, а потом тщательно выстроил в студии, или подглядел момент, важно, что в момент нажатия на спуск он видел будущий снимок. Классика отечественной фотографии Виктора Ахломова как-то спросили, каждый ли может снять так, как он. «Снять — каждый, — ответствовал мэтр, — а вот увидеть — нет».

А поскольку тандем глаз + мозг видит мир иначе, чем фотоаппарат, то результат работы прибора фотограф корректирует в соответствии со своим видением: что-то подправит, что-то подчистит, что-то подчеркнет. Цифровая фотография и компьютерная техника дали в руки почти неограниченные возможности такой коррекции и заодно породили жесточайший соблазн перейти ту грань, за которой кончается коррекция и начинается фальсификация.

От настоящей фотографии всегда исходит ощущение достоверности, вещественной реальности запечатленного. Коллаж же, изваянный в photoshop,е пусть даже из множества фотографий, такой магией, как правило, не обладает, да и часто вовсе на нее не претендует. Что, на мой взгляд, переводит его в какую-то другую категорию, в какое-то иное искусство, которому пока нет толкового названия. Но оно появится, если это искусство разовьется и самоопределится, как в свое время поступили фотография и кинематограф.

***

Так я всегда думал и рассуждал, пока не столкнулся с работами петербургского фотографа Андрея Чежина из серии «Невская купель». Налицо мультиэкспозиция, то есть наложение кадров, то есть тот самый фотоколлаж, против которого я был заведомо настроен, пусть даже сделанный «мокрым» способом в доцифровую эпоху. Однако же сразу, где-то на подсознательном или интуитивном уровне, возникает неколебимая уверенность, что перед нами именно фотография.

В чем же дело? Пожалуй, в том, что автор видел, что снимал, хоть этого виденного в реальном мире нет. Зато оно есть в мире нереальном, в том самом тонком эфирном слое, где роятся смутные образы, и только гений художника способен их почувствовать, извлечь и предъявить на суд изумленной публике.

Где звучат те симфонии, которые малолетний Моцарт слышал так отчетливо, что ему оставалось их только записать? Где на самом деле обитает пушкинский «незримый рой гостей», которым бегут навстречу рифмы, отчего «пальцы просятся к перу»? Где Ван Гог видел те картинки, которые он в отчаянном исступленье выплескивал из себя — по два-три шедевра в день?

По-видимому, там же, где обретается мифический Санкт-Петербург, то ли вознесшийся из «топи блат», то ли в нее уходящий, то ли неуловимо балансирующий на грани: вода и камень — кто кого? В жизни зыбкие глубины надежно запечатаны тяжелой гранитной облицовкой, да и сам город, по задумке его создателя, магическим каменным стражем стоит на границе двух миров. Но в мифологическом, народном и художественном сознании все не так прочно: магическая сила иссякает, печати рассыпаются, глубины отверзаются, и тогда...

Вот это «и тогда...», вслед за Пушкиным, Гоголем и Достоевским, и увидел внутренним взором Андрей Чежин. У него на глазах Нева стала Летой, и воды нового потопа уже почти затопили град обреченный. Осталось только щелкнуть затвором и сделать фотографию...