БЫТОВОЙ ЖАНР

 

Наталия МАРКОВА,
зав. отделом графики ГМИИ им. А.С. Пушкина

 

Каждая эпоха рождает своих художников,
призванных сохранить ее для будущих поколений.
Гюстав Курбе

Бытовой жанр, или даже просто «жанр», в искусстве — изображение сцен и событий, почерпнутых в повседневности, отражающих этапы жизни человека от рождения до смерти, его труд, отдых, развлечения. Термин происходит от французского слова genre (от лат. genus, родительный падеж generis — род, вид) и в переводе означает «род, порода, стиль». Этим словом в XVII–XVIII вв. обозначали картины, имевшие предметом изображения широко понятую и непритязательную окружающую реальность: пейзаж, натюрморт, бытовые сцены — то есть все «низшие», с точки зрения академической эстетики, разновидности живописи, роды искусства, изъяснявшегося «низким штилем», не осененным античной или ренессансной поэтической традицией. В конце XVIII в. французский археолог и теоретик искусства Катремер де Кенси закрепил это определение за бытовыми сценами, преимущественно домашнего характера, и к середине XIX столетия термин окончательно устоялся.

Питер Брейгель Старший. Крестьянский танец.
Ок. 1568. Музей истории искусств, Вена

 

Подобно всем другим жанрам живописи, бытовой жанр вполне сформировался и получил развитую форму в голландском искусстве XVII столетия. Второй пик развития жанровая живопись пережила в XIX в., в период формирования реалистической живописи во всех национальных художественных школах Европы. Причем повсеместно этот процесс происходил с опорой на голландское наследие XVII в., благо за примерами ездить далеко не было нужды: голландских картин к этому времени достаточно много находилось в музеях и крупных частных коллекциях во всех странах.

Диего Веласкес. Менины. 1652–1653. Прадо, Мадрид

 

Поскольку бытовая картина отражает повседневную жизнь человека, ее содержание отличается многообразием, намного превосходящим другие жанры живописи. Она охватывает обычаи, нравы, моды разных стран и разных эпох, различных социальных слоев — от королей и аристократов до бродяг, нищих и рабочих-пролетариев. Каждая последующая эпоха привносила новый круг сюжетов, рожденных новыми реалиями жизни. Заметим, что начиная со средневекового искусства и вплоть до ХХ столетия становление, формирование и дальнейшая эволюция бытового жанра происходили в русле двух потоков сюжетов, почерпнутых из жизни: с одной стороны, высших слоев общества, и, с другой стороны, крестьян, простолюдинов. Причем если в XIV–XV вв. мы отмечаем примерное равновесие сюжетов, то в XVI — начале XVII в. оформление жанровой живописи происходит преимущественно в рамках сюжетов из жизни крестьян и прочих низших социальных слоев. В XVII в. к ним присоединяется значительный пласт сцен из жизни бюргеров, в XVIII в. ведущим оказывается аристократический галантный жанр, а сцены крестьянской жизни немногочисленны и трактуются в идеалистическом (английские жанристы) или сентиментальном (Ж.Б. Грёз) ключе. Но век XIX главным героем жанровой живописи опять делает крестьянина, а вслед за ним и рабочего, преподнося их образы в фольклорном, реалистическом или христианско-символическом плане.

Гюстав Курбе. Похороны в Орнане. 1849–1850. Музей Орсе, Париж

 

Начав с низшей ступени в иерархии жанров, бытовая картина в XIX веке занимает главенствующее положение в живописи, приобретая масштаб и серьезность исторического полотна (Курбе, Милле), в то время как исторические события начинают преподноситься в жанровой форме. Бытовой жанр, отвечавший основным задачам социально-критического искусства XIX века, получил в это время повсеместное распространение и завоевал популярность в самых различных кругах зрителей, искавших в жанровых произведениях отражения собственного образа жизни. Жанрово-бытовые черты глубоко проникают в портрет, пейзаж, историческую и батальную живопись.

Завершая общую характеристику бытовой живописи, отметим также, что она реализовывалась всегда в формах светского реалистического искусства и ее появление, развитие и расцвет всегда были обусловлены существованием реалистических тенденций или развитого реализма в искусстве.

Предыстория

Развитый бытовой жанр, как мы его понимаем в настоящее время, возник не ранее XVII столетия, но накопление бытовых мотивов и появление отдельных произведений с бытовой тематикой происходило достаточно давно, начиная с античности.

Античный мир

Картины, передающие сцены в доме, в семье, на форуме, изображающие уличных музыкантов или эпизоды театральных представлений, встречаются среди фресок Геркуланума и Помпей. О подобных изображениях упоминает Плиний Старший в «Естественной истории», применяя к ним греческий термин parerga (parergon), то есть второстепенные произведения, дополнения, украшения главной картины. «Главными картинами» в греко-римской античности, естественно, были те, что изображали мифологические сюжеты о богах и героях, сцены из героических эпосов о Троянской войне, из «Одиссеи» или «Энеиды». Так что с самого начала бытовым сюжетам отводилась низшая, подчиненная роль в иерархии жанров.

 

 

Прохожий и гадалка. Дом Диоскуров. 50–79 гг. н.э. Помпеи

 

Тот же Плиний сообщает о целой школе «рипорографов» (дословно — «грязеписцев»), изображавших «лавчонки сапожников и цирюльников». Даже это скупое замечание наводит на мысль, что это были сюжеты, родственные тем, что разыгрывались в театре — в комедиях или в интермедиях античной трагедии. В то же время и сохранившиеся фрески, и упоминания о художниках жанра и отдельных картинах у Плиния (к примеру, о картинах «Мальчик, раздувающий огонь» и «Женщина, прядущая шерсть» Антифила из Александрии), вазопись и танагрские статуэтки говорят о достаточно широком распространении повседневных мотивов в античном искусстве.

Средние века

В христианском искусстве Средневековья эта античная тенденция не получила развития. При полном господстве религиозного искусства светские бытовые сценки вытесняются на периферию — на поля миниатюры в рукописях, на капители колонн и рельефы в соборах. Часто эти образы питались фольклорными источниками, народной смеховой культурой; на страницах манускриптов среди орнаментов нередко встречаются фигурки циркачей, танцоров, музыкантов — участников уличных народных представлений, карнавальных действий. Эти маргинальные изображения даже получили название drolerie — в переводе с французского «уморительная шутка», «смешная история»; «шалость», «чудачество».

Мастера-кузнецы. Манускрипт. XIV в. Нидерланды

Библия. Оформление страницы. Ок. 1443. Утрехт

 

Конкретные наблюдения повседневной жизни в наиболее развернутом виде находили воплощение в аллегорических циклах, в которые укладывались представления о человеческой жизни: занятия по месяцам или временам года, аллегории чувств, возрастов человека, добродетелей и пороков. С течением времени из условных фигурных персонификаций они развились в живые сценки с множеством жанровых деталей. Особенно интенсивно накопление этих наблюдений шло в нидерландской живописи и миниатюре.

Цикл миниатюр календаря братьев Лимбург из «Роскошного часослова герцога Беррийского» представляет серию вполне реалистичных сцен сезонных занятий крестьян и знати, и от чистого жанра их отделяет то обстоятельство, что изображены занятия ритуальные, не обусловленные побуждениями частного человека, а предписанные сословными правилами (пир, охота, прогулка) или природными законами (все полевые работы крестьян).

Нидерландская живопись XV–XVI вв.

Уже в самых первых произведениях ранненидерландской живописи мы видим развитые бытовые интерьеры, в которые переносят священное действие и религиозных персонажей Робер Кампен («Алтарь Мероде») и Ян ван Эйк («Святой Иероним в келье»). Но не только алтарные композиции от этого не приобретают оттенка жанровости, но и такую картину, как «Чета Арнольфини» Яна ван Эйка, при всем жизнеподобии нельзя назвать жанровой. Она полна глубокого сакрального смысла, представляя не просто сцену в интерьере, но таинство бракосочетания, и присутствие каждой бытовой детали обусловлено ее символическим значением.

Но чем ближе к рубежу XV–XVI столетий, тем больше жанровых мотивов появляется в миниатюре, в новом виде искусства — гравюре, и наконец в творчестве Иеронима Босха возникают картины вроде «Извлечения камня глупости» или «Фокусника», в которых маргинальный жанровый мотив становится самостоятельным сюжетом картины.

Иероним Босх. Фокусник. 1475–1480.
Муниципальный музей, Сен-Жермен-ан-Ле, Франция

 

Светская по своему содержанию, хотя и с назидательным подтекстом, картина представляет ситуацию, которую художник вполне мог подсмотреть в жизни: пока фокусник дурачит публику, мошенник, а возможно и компаньон иллюзиониста, крадет кошелек у засмотревшегося прохожего.

В течение XVI столетия неуклонно расширялся круг светских сюжетов. Это и «менялы» Квентина Массейса и Маринуса ван Роймерсвале, «игроки в шахматы» и «игроки в карты» Луки Лейденского, «кухни», «лавки», «рынки» Питера Артсена и Иоахима Бейкелара, «неравные пары» Лукаса Кранаха и Квентина Массейса. Надо сказать, Лука Лейденский был одним из первых, кто сделал игру в карты сюжетом картины, почерпнув его в жизни: хоть и запрещенная церковью, карточная игра приобрела в Европе в XVI в. необычайную популярность и широкое распространение.

Лука Лейденский. Игроки в карты.
Ок. 1520. Коллекция Тиссен-Борнемисса, Мадрид

 

В середине столетия персонажами этих «протожанров» все чаще выступают крестьяне. Картины «Танец вокруг яйца», «Крестьяне у очага» Питера Артсена, рыночные сцены его ученика Иоахима Бейкелара яркий тому пример.

Питер Артсен. Танец вокруг яйца.
1552. Рейксмузеум, Амстердам

 

Мощный толчок развитию крестьянского жанра дали картины Питера Брейгеля Старшего. Множество почерпнутых из жизни реальных бытовых мотивов содержат картины «Игры детей» и «Нидерландские пословицы», «Битва Поста и Масленицы». Это обстоятельство имеет давнюю литературную традицию. Еще в античных комедиях и средневековых фарсах главными действующими лицами выступали представители низших сословий. Параллельно и в живописи предпочтительно изображаются простолюдины, крестьяне, бюргеры. Однако считать все эти произведения жанровыми преждевременно. Их персонажи — не частные люди, они наделены высокой степенью обобщения.

Почти во всех работах присутствует дидактический подтекст. Их содержание находит параллель в таких литературных сочинениях, как «Корабль дураков» Себастьяна Брандта или «Похвала глупости» Эразма Роттердамского, либо близко фольклору, поговоркам, нередко содержащим откровенные эротические намеки. В «Игроках» Луки Лейденского видят замаскированную в жанровой форме политическую аллегорию или аллюзию на популярную в начале XVI века тему борьбы полов. И даже в таких вершинах, как поздние картины «крестьянского цикла» Брейгеля: «Крестьянская свадьба», «Крестьянский танец», картины «Месяцев» — человек предстает в своей естественной ипостаси как «дитя Природы», в связи с сезонными, космическими ритмами причастным к основным закономерностям бытия. Этот значительный масштаб неизмеримо выше чисто жанровых задач.

Поскольку в произведениях этого направления герои демонстрируют завуалированный, хотя и понятный современникам контекст, главная роль отводится фигурам, окружающая же обстановка скорее обозначается, чем изображается. Она не стала еще естественной средой обитания персонажей, но подобна некой сцене, приобретающей подчас вселенский размах, если действие помещено в панорамный пейзаж или в пространство городской площади. Продолжение этой тенденции можно видеть в картинах жанрово-пейзажного характера с изображением деревенских ярмарок, свадебных гуляний у последователей Брейгеля — Мартина ван Клеве, Лукаса ван Валкенборха.

Караваджо и его влияние

Живопись итальянского Ренессанса, вдохновляемая возвышенными, героическими идеалами или одухотворенная поэзией, говорящая на языке мифологических образов, чуждалась сцен приземленно-житейского характера. Бытовые картины именовали в Италии panni di Fiandra (фламандскими холстами), теоретики искусства называли их «вульгарными, непристойными», поскольку часто они были полны эротических намеков. Джованни Паоло Ломаццо описывает картины с бытовыми сценами как «комические (смешные) композиции» (composizioni ridicole).

Немногочисленные примеры увлечения подобными сюжетами встречаются в Северной Италии: несомненную близость (а скорее всего и влияние) работам Артсена и Бейкелара обнаруживают произведения венецианца Франческо Бассано и ломбардца Винченцо Кампи. Но собственный вклад Италии состоял в создании пасторального жанра в живописи. Такие выдающие творения, как «Сельский концерт» Джорджоне (1508–1509) или «Пастух и нимфа» Тициана (1575–1576), в которых тонко объединены реальные и мифологические персонажи, по своему образно-поэтическому строю близки пасторальной поэзии — античной и ренессансной. Недаром «Сельский концерт» пытались интерпретировать через текст знаменитого пастушеского романа Саннадзаро «Аркадия» (1504), положившего начало моде на пастораль в Италии и других странах.

Тем не менее именно итальянскому художнику суждено было сделать следующий — решающий — шаг, вплотную подводящий к бытовому жанру. Работы Караваджо 1590-х гг., изображающие юношей с музыкальными инструментами или фруктами («Юноша с корзиной фруктов»; «Концерт»; «Лютнист») выдают интерес художника к передаче натуры жанрово-натюрмортного характера, привитый обучением у североитальянских мастеров. В них есть еще поэтический флер, сближающий эти композиции с венецианской идиллической пасторалью. Но «Гадалка» и «Шулера» отражают уже иную реальность, почерпнутую в тех авантюрно-богемных кварталах Рима, где прошли первые римские годы Караваджо.

Микеланджело Меризи да Караваджо. Шулера.
Ок. 1596. Художественный музей Кимбел, Форт Уорт, Техас

 

Впоследствии художник уже не обращался к жанровым сюжетам, занятый исполнением церковных заказов. Однако, порвав с традицией идеального представления религиозных фигур, он брал свои модели с улицы и писал их с откровенным натурализмом, возвеличивая грубую прозу быта общественных низов и тем самым по-новому интерпретируя традиционную религиозную живопись. Так что и религиозные произведения Караваджо открывали путь в искусство новой реальности. При этом художник отдавал предпочтение драматичным, брутальным сюжетам, соответствующим его бунтарскому, взрывному темпераменту. Вкупе с любимым Караваджо мрачным, «подвальным» освещением, при котором одни фигуры погружены в глубокую тень, другие ярко освещены, они создают атмосферу сильного эмоционального напряжения.

Несмотря на то что его произведения нередко отвергались консервативными церковниками, каждая новая работа Караваджо становилась событием в художественной жизни Рима, и его влияние на развитие европейского искусства XVII в. было огромным. Следы этого воздействия обнаруживаются практически у каждого большого мастера (пожалуй, кроме Пуссена).

Интерес к авантюрно-плутовским сюжетам, вроде «гадалок», «шулеров» и «концертов», подхватили француз Валантен де Булонь — самый верный последователь Караваджо, живописцы из голландского Утрехта Геррит ван Хонтхорст, Хендрик Тербрюгген и Дирк ван Бабюрен.

Тенденцию к монументализации повседневности развил испанец Веласкес. Героев его ранних «бодегонов» возвышает присущее этим людям из народа чувство собственного достоинства. Бодегонес (bodegones) — этим словом по-испански определяется натюрморт. Во времена Веласкеса так называли сцены в тавернах и кухнях, изображающие крестьян и простолюдинов за трапезой, вокруг стола. Натюрморт в этих композициях действительно играл весьма заметную роль. Глубокая серьезность представления сюжета отличает картины Веласкеса от провокационного натурализма Караваджо. Веласкес раскрыл своеобразную поэзию реальных сцен народного быта, показав здоровую, естественную красоту простых людей.

Диего да Сильва Веласкес. Водонос.
Ок. 1620. Музей Веллингтона, Лондон

 

Иначе представлял сцены с народными персонажами другой — Мурильо (1618–1682). В середине столетия он пишет серию картин с маленькими бродяжками, которые, сидя на земле, подкрепляются перепавшими им (или украденными?) фруктами. В противоположность серьезному и даже суровому реализму Веласкеса эти сцены Мурильо подают народных персонажей в сентиментальном тоне.

В картинах французских художников братьев Ленен жизнь крестьян представлена с необычайной серьезностью, погруженной в почти сакральное молчание. Колорит на основе сероватых тонов создает меланхолическое настроение.

Новая «живопись реальности» не без борьбы завоевывала свое место в сложившейся системе искусства, в художественной теории и в сердцах коллекционеров. Приверженцы академического искусства, отводя сценам повседневной жизни низшую позицию, проявляли к ним мало интереса. Еще в 1688 г. французский теоретик Андре Фелибьен писал, что жанр лишен благородства и может удовлетворять лишь моментальному удовольствию. Однако другие авторы проявляли большую терпимость. Учитель Веласкеса, Франческо Пачеко, в трактате «Об искусстве живописи» (опубликован посмертно в 1649 г.) защищал «бодегонес» и советовал художникам учиться у окружающей реальности.

По-видимому, именно ранние светские картины Караваджо привлекли внимание его могущественного покровителя кардинала дель Монте, имевшего в коллекции целый ряд этих работ художника. Об интересе богатых и именитых собирателей к жанровым произведениям мы косвенно узнаем из сатиры Сальватора Розы «La pittura» («Живопись»). Будучи историческим живописцем, Роза горько иронизировал насчет вкусов заказчиков в связи с жанром: то, что патроны ненавидят в жизни, нравится им на картинах.

И все же в этих романских католических странах, где сильны были традиции идеализирующего искусства, прославлявшего церковь и государство, жанр не получил широкого распространения.

На этом фоне сравнительно большее развитие жанровой живописи можно наблюдать во Фландрии в XVII веке. Оно определялось существованием здесь непрерывной многовековой традиции интереса к бытовым образам и подкреплялось воздействием творчества Питера Брейгеля Старшего. Связь с этой традицией проявилась в целом ряде моментов. Во-первых, в приверженности крестьянской теме — от Браувера до Рубенса, и у Рубенса по-настоящему достигла сопоставимой с Брейгелем мощи и выразительности. Связь с творчеством Брейгеля не случайна: Рубенс собирал его работы. Картин с жанровым сюжетом у Рубенса немного, и по преимуществу они относятся к позднему периоду творчества, к тому времени, когда, купив замок в окрестностях Антверпена, он наслаждался жизнью в семейном кругу среди природы и имел возможность наблюдать сельскую жизнь. Картины «Крестьянский танец (Фламандская кермеса)» и «Танец итальянских крестьян» языком фламандского барокко раскрывают ту же тему включенности человека в ритмы жизни Природы, что и одноименная картина Питера Брейгеля.

Питер Пауль Рубенс. Танец итальянских крестьян.
Ок. 1636. Прадо, Мадрид

 

Во-вторых, следуя примеру Брейгеля (вспомним его «Пословицы» и «Битву Поста и Масленицы»), художники продолжали использовать популярные пословицы и фольклорные праздники в качестве сюжетов картин. Эту преемственность ярче всего обнаруживают произведения Якоба Йорданса. Известны многочисленные варианты его картин на темы «Как поют старики, так дудят молодые», «Праздник бобового короля». В первом случае изображается семейство, завершающее трапезу домашним концертом: старики поют, держа перед собой песенник или листок с текстом, в то время как их дети и внуки подыгрывают им на дудках и волынке. Смысл нидерландской пословицы приблизительно соответствует русской «Яблочко от яблоньки недалеко падает», и в положительном смысле говорит о семейном единстве, преемственности поколений. Второй сюжет отражает народную традицию отмечать застольем праздник трех волхвов 6 января; счастливчик, которому доставался кусок пирога с запеченным в нем бобом или монетой, объявлялся королем праздника. Под кистью Йорданса бытовые сцены наполнились барочным размахом и полнокровностью, его полотна представляют настоящие монументальные пиршества.

Якоб Йорданс. Король пьет!
(Праздник бобового короля). Ок. 1638
Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург

 

В-третьих, картины на крестьянские темы небольшого, «кабинетного», размера Адриана Браувера и Давида Тенирса продолжили работу в этом формате нидерландских мастеров жанрово-пейзажной живописи второй половины XVI века. Произведения Браувера темпераментно живописуют отчаянные драки в прокуренных тавернах, завсегдатаев кабачков, нестройно горланящих песни. Живопись Тенирса, изображавшего деревенские танцы и кермесы, предающихся новомодному увлечению курильщиков, офицеров в караульнях, отмечена колористической тонкостью, беглостью и мастерством мазка, что возвышало низкую реальность.