ТОЧКА ЗРЕНИЯ

 

Александра НИКИТИНА,
кандидат искусствоведения,
учитель МХК

 

Дневник учителя. Сентябрь

Продолжение. См. № 21/2008

Сентябрь получился не совсем таким, как предполагалось. Я должна была начать работать в новой школе, вести элективные блоки в рамках школьного компонента. Но этого не произошло. Что случилось, вообще трудно объяснить. Я принесла документы, и выяснилось, что в медицинской книжке не хватает двух записей. Заместитель директора обещала позвонить вечером или через пару дней, чтобы сказать, можно ли как-то решить этот вопрос, но не позвонила… Не думаю, что отсутствие прививки от дифтерии решило дело. Сдается мне, что я не слишком понравилась администрации. Кандидат искусствоведения, доцент МИОО, автор множества книжек, я, понятное дело, не из тех, кем можно легко управлять, кого можно «отформатировать» под представления руководства о должном образе учителя образовательной области «Искусство». А образ, видимо, не совпадал…

Ну да бог с ними. Огромная потеря в заработной плате компенсировалась огромным увеличением фактической занятости на всех остальных работах, в том числе и в школе, где я работаю уже третий год.

Там, в старой школе я, оказывается, веду во второй половине дня в зоне дополнительного образования у 8-го и 9-го классов проектный элективный курс «Создание театрального музея в школе». Интересно очень! Школа с углубленным изучением предметов эстетического цикла, с театральными классами. Многие детки поступают в творческие вузы и вырастают впоследствии в интересных певцов, актеров, драматургов, журналистов. А вот пока они учатся в школе, вплоть до 11-го класса, не знают в лицо ни Фонвизина, ни Станиславского. Смешно и стыдно, так что театральный музей в школе реально необходим.

Работаю я с детьми в режиме как групповых, так и индивидуальных занятий, и даже дистанционно — по электронной почте. И еще один педагог будет мне помогать в работе с электронными ресурсами и информационными технологиями. Он — уникальный человек, потому что одновременно и профессиональный режиссер, и специалист в области информационных технологий. Мы надеемся, что удастся сделать два типа экспозиции: одну, размещенную в пространстве, другую — в виртуальной среде.

LIQUID THEATRE. Москва – Челябинск

 

Поскольку планируется работать в проектной технологии, на первых занятиях мы с детьми выясняли, что знаем и чего не знаем о музеях, что нам там нравится, а что не очень, какой чужой опыт мы хотим использовать в своей работе и как собираемся ее спланировать.

Восьмой и девятый классы — очень разные. У них разные классные руководители, разные педагоги по литературе, разные руководители театральных студий. И потом, с некоторыми детьми из 9-го класса я уже прежде работала в коротких проектах, а восьмиклашек вижу впервые. В чем разница? Восьмой класс в выжидательной позиции. Они не знают, чего от меня ждать, еще не очень доверяют: «А мы действительно будем сами делать музей?» А девятый класс уже предполагает, что будут очень интересные результаты работы. Многие дети имеют опыт публикации своих статей о детском театре в профессиональной прессе. И в то же время они знают, что я творчески буду требовать от них очень многого, а вот в плане формальной дисциплины можно попытаться меня «развести».

Я выросла в театральном коллективе у Александры Петровны Ершовой и работать иначе как в социоигровой технологии не могу. Да и по характеру мне тяжко работать в условиях заорганизованного общения. Но создать рабочую атмосферу в классе не так-то просто. Пока дети привыкнут различать «рабочий шум» и «птичий базар», должно пройти время. Тот, кто никогда не работал в социоигровом стиле, может подумать, что все дети рады отсутствию жестких дисциплинарных требований и творческой свободе. Но на самом деле это, к сожалению, не так. К концу средней школы многие уже привыкают к командному стилю управления и признают его не только правильным, но и лучшим.

Они иногда говорят удивительные вещи: «Там, где я занималась раньше, педагог на нас орала и даже стулья швыряла, но зато мы на сцене выглядели эффектно и получали первые места». А более распространенная формулировка звучит так: «Вы скажите, что мы должны делать, и мы сделаем». Казалось бы, подростки — самый творческий возраст. Но, к сожалению, мы, взрослые, умудряемся сделать из них пассивных конформистов очень рано. И детки, привыкшие к командному стилю, страдают от неопределенности и становятся неожиданно агрессивными.

Словом, и восьмой и девятый классы присматриваются ко мне, но делают это по-разному. Девятиклассники приходят за 5–10 минут до начала занятия и возмущаются, что класс закрыт. Врываются шумной толпой, задают тысячу вопросов и не слушают ни одного ответа, каждый яростно демонстрирует свое сегодняшнее настроение и свою неповторимую индивидуальность. А восьмой класс опаздывает не менее чем на 15 минут, вползает тихо, с извинениями, жмется и робко пытается задать «личные» вопросы: «А вы любите группу «АВВА»? «А вы смотрите «Дом-2»?

На вопросы я, к слову сказать, не отвечаю: «Вот если вы вдруг хоть раз придете вовремя, обещаю пресс-конференцию. А пока времени нет». Но по сути оба типа поведения демонстрируют одну и ту же личностную проблему: детки сами себя боятся. За маской распущенности или скромности скрываются неуверенность в себе и страх показать собственное настоящее лицо. Когда мы с девятиклассниками общаемся один на один, они такие мягкие, открытые, глубокие и разные! А друг перед другом выпендриваются изо всех сил.

Чем оба класса, к сожалению, схожи — тем, что большая часть, и в частности мальчики, на занятия не являются. Дополнительное образование — оно ведь добровольное. А мальчики вообще стесняются гуманитарных предметов да еще, вероятно, подозревают, что их тут будут строить. Ведет-то занятия немолодая тетка.

Но без мальчиков нам не обойтись. Во-первых, они всегда наиболее креативны. Именно у них рождаются идеи, на первый взгляд самые безумные, а на деле самые продуктивные. А во-вторых, с информационной средой у них, как правило, отношения более короткие. Так что мальчиков будем потихонечку заманивать. Может быть, сначала они походят к моему коллеге на индивидуальные занятия, связанные с овладением компьютером, а потом и к нам присоединятся. Не так, так эдак, но что-то обязательно придумаем.

Это все было про организацию учебного процесса. А есть еще впечатления и от ценностных ориентаций, и от уровня осведомленности. Шебутные мои девятиклассники, как выяснилось, детки из менее обеспеченных семей, чем восьмиклашки: за границей почти не бывали, зарубежных музеев не знают. Но зато они много где были в России, много что видели и научены об этом думать. Они, что забавно, сами не догадываются, как много они знают. Вопрос «Каких драматургов прошлого вы помните?» вызывает ступор. Но в разговоре о том, с какими пьесами они возились на актерском мастерстве, выясняется, что им знакомы Мольер, Шекспир, Пушкин, Лермонтов, Гоголь. Просьба перечислить известные им музеи приводит в полное смятение. Но беседа о том, что наиболее любопытное в каких музеях они помнят, тут же обнаруживает, что они побывали в огромном количестве самых разных музеев Москвы и Подмосковья. И, что самое главное, весь имеющийся опыт выливается у них в довольно конструктивные идеи.

На занятии по целеполаганию они говорили, например, о том, что если персонажи истории театра будут постоянно окружать их, смотреть на них со стен, то они станут интересными и объемными, как близкие люди, ибо пристальное вглядывание обогащает общение. Они, разумеется, говорили это другими словами и гораздо длиннее, но мысль хороша. Они говорили и о том, что музей может привлечь в школу интересных людей и обогатить все школьное общение, и о том, что, если они сделают его, будет чем в жизни гордиться.

А восьмиклашки отличаются иным опытом. Они бывали во многих зарубежных музеях, и у них очень свежи чувственные, яркие эмоциональные впечатления об увиденном. Они так рассказывают о замковых страшилках и запахах ландшафтных заповедников, словно они покинули их всего несколько минут назад. Мыслить концептуально им очень трудно. Зачем школе театральный музей, они не знают вовсе. Но вот привести сто примеров того, как можно сделать такой музей интересным, им ничего не стоит. Тут и предложения о сюжетном построении экспозиции, и об интерактивных экспонатах, которые сами говорят, двигаются, информируют, интригуют, пугают. Тут и предложения использовать виды из окна, и мысли о том, как могут пригодиться интерьеры школьной лестницы.

Но вот что забавно: и те и другие считают, что главная фигура в музее — экскурсовод. Без него для детей музея как бы и нет вовсе. Теперь у меня задача — сводить их в музей без экскурсовода, раздав предварительно творческие задания. Важно, чтобы они услышали, о чем говорят музейные вещи и музейная среда. Если все будет хорошо, пойдем завтра в музей А.Н. Островского на Ордынке. Немного страшно и за их поведение, и за реакцию смотрителей. Но, надеюсь, все будет хорошо. Опыт со старшими удался: и в музее Востока, и в Третьяковке, и в квартирах Станиславского, Немировича, Мейерхольда. Дети, увлеченные заданиями, вели себя как настоящие леди и джентльмены, хотя за минуту перед тем в метро больше напоминали сбежавших из зоопарка обезьянок. Надеюсь, что и новые мои подопечные сумеют нырнуть в музейный мир со всей верой артистических натур в предлагаемые обстоятельства. Тем более музей Островского атмосферно очень хорош!

Ну что ж! Завтра будет новый день и море новых впечатлений…