ТОЧКА ЗРЕНИЯ

 

Александра НИКИТИНА,
кандидат искусствоведения,
учитель МХК

 

Дневник учителя. Ноябрь

Продолжение. См. № 21/2008, № 1/2009

Октябрь прошел главным образом под знаком походов в музеи. У себя в школе мы с детьми, конечно, встречались. И даже успели создать планы и чертежи экспозиционного пространства для нашего будущего театрального музея. Но главное все-таки происходило вне школьных стен. За этот месяц мы успели побывать в музее А.Н. Островского, в Музее-усадьбе Н.А. Дурасова в Люблине, в Коломенском, на выставке самураев в Музее искусства народов Востока. И еще походили на мастер-классы и спектакли международного фестиваля «Большая перемена», но это уже на сладкое.

Выстраивая логику наших музейных посещений, я опиралась на несколько соображений:

• показать детям разные аспекты «театральности» (мы ведь театральный музей будем делать);

• показать им разные типы музеев, разные объекты экспонирования и подходы к созданию экспозиции;

• показать разный тип экскурсионной работы (в том числе с экскурсоводом и без);

• и наконец, мне хотелось показать им прекрасную осень, пока еще было на что смотреть!

В музей Александра Николаевича Островского на Ордынке мы пошли без экскурсии. Для меня было важно, чтобы дети научились говорить с музейными экспонатами без посредников. Для этого и задание было придумано. Во-первых, каждому предлагалось выбрать один какой-то предмет, который бы рассказал этому человеку больше, чем все остальные, поведал что-то важное и интересное. Во-вторых, предлагалось заметить такие способы экспонирования, которые мы хотели бы использовать и в своем театральном музее. А в-третьих, было предложено соотнести музей и спектакль и определить для себя, где и почему для нас в музейном пространстве находились экспозиция, завязка, кульминация и развязка.

Наше появление во дворике на Ордынке за пять минут до официального открытия произвело фурор. Все имеющиеся в наличии служители для начала пытались объяснить нам, что мы пришли не в свое время или вовсе не туда. Какая-то школьная экскурсия была у них заказана на 12 часов. И они не могли взять в толк, что странная училка может привести целую толпу детей просто без экскурсии. Тревога служителей была отчасти понятна. Музей крошечный, все в нем рукотворное и хрупкое. Пускать туда неуправляемую банду страшно. Но когда мы завязали на ногах замечательные войлочные тапочки и разбрелись по залам, все немножко успокоились. К слову, тапочки были одним из значимых для детей предметов. Они сказали, что такая обувь, в отличие от голубых полиэтиленовых больничных бахил, которые теперь нередко выдают в музеях, сразу создает ощущение дома, особого уюта и старины.

Через некоторое время каждый из служителей проникся необоримым желанием заменить моим детям экскурсовода, поскольку те вели себя непонятно и неожиданно: они не были склонны к вандализму и очень внимательно все разглядывали. Каждая смотрительница рассказала нам все, что могла, начиная от того, как в старинных домах скоблили полы, и заканчивая тем, в кого, как и когда был влюблен Островский. Они остались при полном убеждении, что эти дети такие особенные, потому что они из специализированной театральной школы. И я не стала спорить. Хотя я-то, конечно, знаю, что и эти дети в иных случаях все кругом разнесут вдребезги. И что почти любые другие дети на их месте вели бы себя так же мило и интеллигентно. Секретов немного: добровольное посещение, конкретное задание и отсутствие фальшивых речей со стороны взрослых.

После музея мы уселись в ближайшем Макдоналдсе и обсудили увиденное. К моему великому изумлению, старинный клавесин красного дерева обратил на себя мало внимания. Среди интересных вещей оказались московские пейзажи XIX века, устройство Малого театра с машинерией XIX века в разрезе, театральные макеты и фотографии, кровать и умывальник. А из музейных находок поразили огромные книги с деревянными листами, в которых помещались старинные театральные фотографии: «Вот бы и нам такие сделать! Их все время хочется внимательно разглядывать!»

Экспозицией спектакля под названием «Дом Островского» большинство назвали прихожую с тапочками — это создает настроение, погружает в атмосферу. Завязкой стали жилые комнаты — о детстве и о том, что было до театра. Кульминацией признали залы, посвященные спектаклям по пьесам Островского, — это самое главное. Развязка — каминная, комната с часами. Она создает ощущение поздних лет жизни, отдыха. А эпилог — это чудесный сад перед домом с поздними осенними цветами и памятником драматургу.

Нельзя сказать, чтобы мои детки очень хорошо умели говорить и слушать друг друга. Одни боятся начать, другие не могут остановиться. Двух-трех услышат, потом отвлекаются, играют с мобильниками. Но вот странно — главное слышат. А еще не очень понимают, что меня смущает в их манере общения. У них принято не слушать друг друга и заниматься сразу тремя делами. Может, это неизбежно в новом веке и в мире, перегруженном информацией. Но мне это не нравится. Мне кажется, что они упускают таким образом что-то очень важное, то, что между словами, то, что прячется в тишине. Но с другой стороны — час тишины в музее для них тоже подвиг. В кафе можно расслабиться. Главное, что им понравилось! Они и сами этого не ожидали.

Следующий поход — к Н.А. Дурасову. В Люблине красивые пруды, берега, усыпанные осенней листвой, остатки былого прекрасного парка, необычный круглый дворец, здание крепостной театральной школы. Но что было для меня не менее важно — там замечательный экскурсовод, которая ведет занятия историко-культурного клуба, Елена Вячеславовна Гыске. Она не станет монотонно читать детям формальный текст обзорной экскурсии. Она незаметно вовлечет их в игру-погружение, поможет представить себя гостями хлебосольного чудаковатого хозяина. Игра начинается еще на крыльце. Экскурсовод в форме загадок знакомит детей с обитателями дома. Так же загадками дети должны представлять и свои имена.

Они немного смущены, но потом втягиваются. Им становится забавно. Когда на первом этаже экскурсовод поделила их на три группы: «вы — кузины Дурасова, вы — племянницы, вы — самые близкие родственники», раздала рабочий материал и развела по залам, чтобы все готовили друг другу сюрпризы, никто не сопротивлялся. Когда каждая группа представляла для других свой зал от имени родственников хозяина, у детей менялась походка, постановка головы и выражение лица. Даже без старинных костюмов они становились похожими на молодежь рубежа XVIII и XIX веков! Они сами этого даже не замечали.

А потом в кабинете хозяина им дали поиграть в самые настоящие бирюльки, а наверху они рисовали на настоящем мольберте одну общую картину барского сада и читали стихи. Вышли совершенно счастливые и, стоя в ротонде, загадывали каждый свой музейный предмет и от его лица рассказывали о себе: «Я смотрю на вас всех свысока. Я украшена богаче всех в этой зале, я сверкаю!» — «Я поняла: ты — люстра!» И так далее. Елену Вячеславовну благодарили взахлеб и опять удивлялись: «Мы не думали, что будет так хорошо!»

Как же прочно мы поселили в наших детях уверенность в том, что любое путешествие на «культурный объект» скорее всего обернется беспросветной тоской и мукой! Дивные, живые экскурсоводы есть почти в каждом музее. Но их для детских групп катастрофически не хватает. В каждой школе есть хотя бы несколько учителей, которые умеют организовать живую работу с музеями. Но и их участия всем детям не достается. И часто школьники, которых в обязательном порядке ведут смотреть «на искусство», натыкаются на уставших, раздраженных взрослых, которые их побаиваются и не умеют отступить от затверженного, чуждого им лично текста. Почему-то шрамы от подобных встреч у детей остаются очень глубокие, и иной опыт не скоро позволяет справиться с дурными ожиданиями.

Как-то так сложилось, что, кроме детей из 8-го и 9-го класса, с которыми я, собственно, веду музейные занятия, с нами стали ходить выпускники. Мне их присутствие очень дорого. Мне кажется, очень важно, чтобы связь между старшими и младшими не прерывалась, чтобы они все чувствовали единство «альма матер». А еще мне кажется, что, когда взрослые и маленькие люди вместе переживают художественные впечатления и просто какие-то эмоции, это обогащает каждого из них опытом и непосредственностью чувств другого возраста.

Самая большая стайка выпускников собралась с нами в Коломенское. Там мы планировали гулять только на воздухе и разбираться в том, что такое ландшафтный музей-заповедник. Театр в Коломенском мы устроили сами, поскольку говорили больше всего о древней дьяковской культуре и славянских обрядах. Мы превращались в дриад и от их имени рассказывали легенды про разные деревья, а в Голосовом (по-старинному Велесовом) овраге пугали друг друга страшными сказками здешних мест.

Погода нам удивительным образом подыграла. Вечер был ясным, небо усеяно мелкими перистыми облаками. И в овраге у ручья и языческих священных камней нас настиг невиданной красоты розовый закат. Большие и маленькие валялись в кленовой листве, смотрели на небо, фотографировали отражение перламутровых небес в воде, прыгали по склонам и были упоены единением с природой, историей и мифологией. Вместо полутора часов мы бродили по Коломенскому пять! Может быть, все это не прорастет в них скоро, но когда-нибудь, мне кажется, обязательно прорастет.

А потом была выставка самураев. Это совсем другое. Экскурсовода на выставке не требуется, потому что в каждом зале идет фильм или звучит музыка и радиоголос. Это интерактивная экспозиция. Ничего тут формально не связано с театром. Но все дышит театральностью: ритуальные воинские костюмы, превращающие своих хозяев в драконов, тигров, быков и других прекрасных и непобедимых существ; ритуальный процесс изготовления мечей, обладающих собственной душой и судьбой. Всё здесь — старинная и прекрасная театрализованная сказка. В раздевалке мы делимся впечатлениями и, разумеется, мешаем гардеробщицам. На десятом заходе размышлений о том, чем отличается мифология мечей рыцарей Круглого стола от мифологии самурайских мечей, они не выдерживают и тактично выпроваживают нас на улицу. И это к лучшему. Всех разговоров не переговоришь — пусть впечатления бурлят и кипят внутри. Последействие всегда полезно.

Общение с коллегами, увы, не доставило в минувшем месяце столько радости, как общение с детьми. Не стану грешить, есть и очень теплые впечатления. На первом методическом объединении театрального сектора познакомилась с педагогом по вокалу и педагогом по звукорежиссуре — живые, интересные, ироничные! На городскую конференцию ездили большой группой, в том числе была новая преподавательница литературы и уже хорошо знакомые мне по прошлому году педагоги творческого и гуманитарного блоков. Мы очень остро почувствовали, что сходно мыслим и хотим примерно одного. О новой преподавательнице по сценической речи и говорить нечего — одна из самых счастливых встреч за последние годы!

Но вот общешкольный педсовет в дни каникул едва не убил… Как-то так сложилась моя жизнь, что, работая в образовании с 1984 года, я никогда не бывала на обычных педсоветах. И вот оно случилось! Многочисленные рассказы об этом коллег и родственников не идут ни в какое сравнение с живыми впечатлениями.

Первое, что поражает, — совершенная бессмысленность происходящего. Одни говорят то, что не думают, другие делают вид, что слушают. Но все это не имеет никакого отношения к непосредственной практике, о которой ох как стоило бы поговорить!

Но это не главное. Подумаешь — два часа показухи и попусту потраченного времени. Главное, это впечатление от всего педагогического коллектива в целом, который до этого был мне мало знаком. В конце педсовета дали время для работы творческого объединения с коллегами. И мы, конечно, не стали вещать из-за кафедры, а попробовали организовать на предложенную тему мозговой штурм. Это было ужасно. Уровень агрессии зашкаливает. Простейшие задания приходится объяснять по пять–семь раз, элементарную инструкцию выполнить педагоги не могут. Друг друга не слушают совсем — только солируют. А речь! Бог мой! Говорят неграмотно, невнятно. Как? Ну как они работают с детьми? И что должно происходить с ребенком к окончанию школы?

Я работаю в институте повышения квалификации с 1996 года, каждый день вхожу в учительскую аудиторию. И мне казалось, что я давно адаптировалась и знаю современных учителей. Но у нас на кафедре учатся прежде всего учителя образовательной области «Искусство». Уже нерепрезентативная выборка. К тому же большинство из них приходят сюда добровольно: знают, что у нас учиться не только интересно, но и трудно. Вот и получается, что настоящей картины мы в своей аудитории не видим. А картина страшная: вымотанные, оскорбленные жизнью, озлобленные женщины. Можно ли сделать что-то, чтобы они и дети не были хотя бы опасны друг для друга? На этот вопрос я сегодня не вижу никакого ответа.