АРТ–ГАЛЕРЕЯ

 

Светлана КИРИЛЛОВА

 

Евгений ОНЕГИН

В январе 1878 года Чайковский отправил музыкальному издателю П.И. Юргенсону рукопись своего нового произведения, сообщив: «Эта опера написана совсем в особенных условиях… Вообще ей не предстоит блестящая сценическая судьба: поэтому я с тебя не возьму за нее ничего». Однако новую оперу ожидало удивительное будущее.

В 1878 г. в багаже Чайковского еще не было ни одной по-настоящему удачной оперной премьеры. Молодой композитор не чувствовал призвания к операм-фрескам из народной жизни — таким, как «Борис Годунов» или «Хованщина» его современника Модеста Петровича Мусоргского (1839–1881). Однако он не оставлял надежды найти подходящий сюжет в далеком русском прошлом. При этом Чайковский честно признавался: «Историю я люблю не всякую, а только специально 18 век, и еще немного век 17-й…»

Искал он подходящий сюжет и в современной ему российской драматургии. Однако лучшее, что мог предложить театр того времени — драмы Островского, — не соответствовало его музыкальному языку. В историях «темного царства» трудно было воспарить мелодиям Чайковского, рожденным от удивительного сплава французского оперного вокала и русского романса.

НЕВЕРОЯТНАЯ ИДЕЯ

8 апреля 1877 г. Чайковский написал критику В.В. Стасову: «Мне нужен такой сюжет, в котором преобладал бы один драматический мотив, например, любовь… Я желал бы драмы более интимной, более скромной, чем… историческая драма». В поисках сюжета он расспрашивает друзей и знакомых. Однако никто в мире не может сказать, что нужно Чайковскому. Не написаны еще ни «Манон» (1884), ни «Вертер» (1892) Жюля Массне — признанные образцы французской лирической оперы.

В.В. Стасов

 

Чайковскому самому предстояло найти свою путеводную звезду.

«На прошлой неделе я был как-то у Лавровской. Разговор зашел о сюжетах для оперы», — сообщал Петр Ильич в мае 1877 года. Елизавета Андреевна Лавровская была известной петербургской певицей, а в то время вместе с мужем гостила в Москве. Она спросила: «А что бы взять «Евгения Онегина»? Мысль эта показалась мне дикой, — продолжал композитор, — и я ничего не отвечал. Потом, обедая в трактире один, я вспомнил об Онегине, задумался, потом начал находить мысль Лавровской возможной, потом увлекся и к концу обеда решился. Тотчас побежал отыскивать Пушкина. С трудом нашел, отправился домой. Перечел с восторгом и провел совершенно бессонную ночь».

Е.А. Лавровская

 

«Мысль показалась мне дикой», — признается Чайковский. Оперный спектакль — с точки зрения эстетики своего времени — должен быть предельно насыщен действием. Типичным образцом оперного либретто середины XIX в. является «Трубадур» (1853) Каммарано и Бардаре с музыкой Верди: нередко шутят, что всех поворотов сюжета этой оперы не знают даже те, кто в ней поет. А в пушкинском «Евгении Онегине» все давно известно и почти ничего не происходит!

«Обедая в трактире один, я вспомнил об Онегине». Мы знаем, где обедал в тот день Чайковский — в трактире Тестова, расположенном на втором этаже одного из домов на Театральной площади. Чайковский был завсегдатаем московских трактиров: в свои первые московские годы, снимая угол у Николая Рубинштейна, он ходил сочинять музыку в залы трактира «Великобритания» напротив Манежа. В демократической атмосфере русского трактира обедали, читали газеты, обменивались новостями все сословия: представители свободных профессий, артисты, чиновники, служащие, купцы, состоятельные крестьяне, которые являлись в город на ярмарку. Вот где идея «Онегина» показалась «возможной» и даже реализуемой!

…Пообедав у Тестова, Чайковский «побежал отыскивать Пушкина, с трудом нашел». Произведения Пушкина, находившиеся в те годы под действием авторского права, издавались ограниченными тиражами. Они перейдут в общественное достояние позже: тогда в одну ночь в книжные лавки Москвы и Петербурга поступят несколько собраний сочинений Пушкина.

Итак, в мае 1877 г., не без труда разыскав «Евгения Онегина», Чайковский принес домой свою добычу, «перечел с восторгом и провел совершенно бессонную ночь».

НОЧЬ, КОГДА РОДИЛСЯ «ОНЕГИН»

«Результатом был сценариум прелестной оперы с текстом Пушкина, — продолжал Чайковский. — На другой день ездил к Шиловскому».

Полное либретто «Онегина» по набросанному Чайковским сценариуму (то, что мы сейчас называем «кратким содержанием» оперы) композитору предстояло сделать вместе с Константином Шиловским (1849–1893), одним из представителей состоятельного и образованного московского семейства, с которым Чайковский дружил с первых своих лет в Москве.

Не лучше ли было обратиться за созданием либретто к поэту? Чайковский этого не сделал и был прав. Труд оперного либреттиста в России не жаловали. Не было, строго говоря, даже такой профессии — либреттист. В Италии работа над переделкой чужих сюжетов приносила поэтам почет, деньги и даже мировую славу. Русского поэта, взявшегося за переделку Пушкина для оперной сцены, подняли бы на смех.

Письмо П.И. Чайковского М.И. Чайковскому от 18 мая 1877 г.,
содержащее первоначальный сценарий оперы «Евгений Онегин»

 

Поэтому для реализации своих музыкально-драматургических идей композитору приходилось довольствоваться помощью друзей и родственников. Он умел выбирать достойных помощников: некоторые созданные совместно либретто окажутся отнюдь не хуже, чем работы его итальянских современников, профессиональных либреттистов — Пьяве, Соммы или Гисланцони.

То, что Чайковский отвез план будущей оперы именно Константину Шиловскому, музыканту, художнику и актеру, тесно связанному с Малым театром, не было случайностью: бессонной ночью, когда родился «Онегин», композитор ясно увидел и саму оперу, и возможности ее сценического воплощения.

ЯВЛЕНИЕ ГЕРОИНИ

Итак, Пушкин. На сцене Малого театра уже шла инсценировка романа «Евгений Онегин» с музыкой замечательного русского композитора А.С. Верстовского. Позднее определение жанра своей новой оперы — «лирические сцены» — Чайковский возьмет из театральной версии «Онегина».

Перед соавторами стоял вопрос: какие стихи взять из Пушкина? Чайковский отнесся к пушкинскому тексту очень бережно. В те времена оперная переделка любой пьесы делалась «по мотивам»: героям давались другие имена (чтобы их удобнее было петь), вводились новые действующие лица и сюжетные линии, вырезались сцены, изобретался новый финал оперы. История Виолетты Валери у Верди в «Травиате» — вовсе не история Маргариты Готье из повести и пьесы «Дама с камелиями» Дюма-сына, а «Кармен» Бизе имеет не так уж много общего с новеллой Проспера Мериме.

Чайковский решил Пушкина не переделывать. Он начал сочинять оперу не с начала, а со знаменитой «сцены письма», которое Татьяна пишет Онегину. И сделал первое открытие: письмо Татьяны у Пушкина оказалось недостаточно длинным для такой волнующей сцены. Чайковский нашел у Пушкина недостающий текст: фрагмент, начинающийся обращением поэта к Татьяне: «Погибнешь, милая, но прежде…» В сцене письма Татьяны это звучит иначе: «Пускай погибну я, но прежде я в ослепительной надежде блаженство темное зову, я негу жизни узнаю, я пью волшебный яд желанья…» и т.д.

Еще никогда на российской оперной сцене героиня не выражала свои чувства столь дерзко и с таким блеском. Еще никогда не говорила она о своих самых сокровенных переживаниях языком высокой поэзии.

Да, это был Пушкин, но Пушкин, за несколько десятилетий вошедший в плоть и кровь поэтического языка. То, что в год создания романа в стихах Пушкин говорил о Татьяне в третьем лице, в год создания оперы Татьяна, влюбленная и начитанная девушка, уже могла сказать о себе от первого лица. Это был вызов. Но в искусстве вызов — это открытие.

М.Н. Климентова — Татьяна

 

Через десяток лет после создания оперы «Евгений Онегин» в России заявит о себе небывалое художественное явление — большая женская поэзия. Первая значительная русская поэтесса Мирра Лохвицкая, которую вплоть до появления Ахматовой будут именовать «русской Сапфо», дебютирует в конце 1880-х. Почти все темы, затронутые в поэзии Лохвицкой (а молодая поэтесса получит не только всеобщее признание, но и Пушкинскую премию), уже присутствуют в явном или скрытом виде у Чайковского, в сцене письма Татьяны.

Кто знает, не Татьяна ли, созданная Чайковским, должна была применить к себе слова Анны Ахматовой: «Я научила женщин говорить»?

ЛЮБОВЬ КАК МЕТАФОРА БЫТИЯ

В «Евгении Онегине» присутствует все, что нужно любителям традиционной оперной драматургии: страсть, флирт, ревность, дуэль, гибель, самопожертвование, изощренная месть. Есть песни деревенских девушек, комические куплеты, проникновенные романсы и целых три бальных сцены (одну из них создатели потом убрали, решив, что это перебор).

И главное — есть то, чего еще в русской опере не было. Дыхание.

Чайковский уловил это космическое дыхание уже после волшебной ночи зарождения «Онегина». «Я влюблен в образ Татьяны, я очарован стихами Пушкина и пишу на них музыку потому, что меня тянет. Опера продвигается быстро», — сообщал он из подмосковной усадьбы Глебово, где работал над оперой.

Европейский прототип этой оперы отчетливо проступает в главной сцене — письма Татьяны к Онегину.

У истоков художественного мира «Онегина» стояли два оперных шедевра, которые во времена Чайковского еще числились просто-напросто в «непристойных»: «Травиата» Джузеппе Верди (1853) и «Кармен» Жоржа Бизе (1875). Высказывая опасения, что «Онегину» «не суждена блестящая сценическая судьба», Чайковский, несомненно, имел в виду историю обеих постановок. Первая опера была холодно принята на премьере, имела проблемы с цензурой, подвергалась неудачным переделкам. О провале «Кармен», который стоил жизни ее автору, Жоржу Бизе, Чайковский знал не понаслышке: он неоднократно слушал эту оперу в Париже в 1876 г. и первым предсказал: «Кармен» (едва не снятая с репертуара) когда-нибудь будет признана самой великой оперой в мире.

В операх и Верди и Бизе грандиозной метафорой бытия выступает любовь — причем любовь несчастная, с трагическим концом. В обеих операх действие музыкально и драматургически сфокусировано на женском персонаже, носителе принципа любви. Именно женщина является солнцем этой музыкальной вселенной, вокруг которого, как планеты, вращаются по своим орбитам герои-мужчины. Слушатели «Травиаты» и «Кармен», как правило, не в состоянии вспомнить, есть ли самостоятельные арии у Альфреда Жермона или дона Хосе. То же самое относится и к «Евгению Онегину».

Несмотря на то что Чайковский наделил Онегина прекрасными ариями и великолепными дуэтами, пушкинскому «проказнику» чего-то не хватило, чтобы стать главным героем. Попав в музыкальную вселенную, созданную Чайковским, этот молодой человек, при всем своем внешнем блеске и иронии (достаточно вспомнить его арию «Мой дядя самых честных правил…»), не способен на самостоятельное бытие.

Онегин подобен луне, которая может светить только отраженным светом. Когда в последней сцене мы видим героя почти обезумевшим от любви, это, увы, иллюзия: музыка показывает нам, что в его страстной речи всего лишь отражается, как отблеск заката, свет чувства Татьяны (вспыхнувшего в последний раз, почти подобного агонии).

Малый театр в Москве. Здесь 17 марта 1879 г.
впервые была исполнена опера студентами Московской консерватории

 

В первой постановке на сцену являлся муж Татьяны (который у Чайковского получил имя — князь Гремин) и буквально выставлял Онегина вон. Потом от этого варианта отказались. Финал «Онегина» оказался слишком трагичен, чтобы в нем осталось место для внезапно появляющегося мужа. Чайковский тонко чувствовал жанр лирической оперы, которая для подлинного трагизма не нуждалась в кровавых сценах. Он мог обойтись без обезумевшего дона Хосе с ножом в руке (в финале «Кармен», которым композитор всегда восхищался) или натуралистической агонии Виолетты Валери под звуки карнавального веселья (в «Травиате»).

С.В. Гилев и В.В. Махалов — Онегин и Гремин

 

Татьяна и Онегин уже мертвы: Татьяна — потому, что больше не может любить, Онегин — потому что никогда не мог любить.

Оркестр, который сопровождает каждое появление Татьяны, фиксирует — подобно самописцу кардиографической установки — малейшее движение ее сердца, тончайшие порывы души. В сцене последней встречи героев на балу (когда Онегин узнает в прекрасной светской даме свою Татьяну и когда Татьяна узнает свою прежнюю любовь) оркестр почти неподвижен. Лишь размеренные плавные движения, которые вот-вот превратятся в ровную линию.

«Что ты сделала с сердцем своим? Отчего оно больше не бьется?» — напишет в начале ХХ века поэтесса Елизавета Дмитриева.

И мы, услышавшие остановку этого сердца, уже знаем, что попытка Онегина воскресить Татьяну — теперь уже собственной любовью, силу которой он преувеличивает, — неосуществима. В финальной сцене Чайковский достигает предельного напряжения: нам даже начинает казаться, что любовь совершает чудо: мертвая воскресает, вспыхивает страсть. Но нет — Онегину не дано воскрешать мертвых.

С потерей Татьяны от него уходит последняя надежда. Когда гаснет солнце, вселенная умирает. «О, жалкий жребий мой!» — восклицает он.

ПРИЗРАКИ В САДУ

В «Онегине» есть еще один герой — юный поэт Ленский. Его гибель от руки друга — основной сюжетный узел оперы. Ленский олицетворяет смерть уклада, внутри которого разворачивается почти все действие «Онегина»: дворянской усадьбы с садом и белыми колоннами.

Недаром во втором акте, в сцене именин Татьяны, когда между друзьями уже решена роковая дуэль, звучит ариозо Ленского «В вашем доме» — проникновенное воспоминание об усадебном прошлом, к которому Ленский ощущает себя причастным. К этой нежной, плавной мелодии постепенно присоединяются Онегин, Татьяна, Ольга и Ларина, а затем и взволнованный хор гостей.

А.Н. Левицкая — Ольга

 

В тексте Пушкина нет и намека на то, что Ленский — воспитанник немецкого университета, «поклонник Канта и поэт» — может испытывать к провинциальному быту дома Лариных ностальгически-нежные чувства. Эту новую деталь ввел в музыкальное действие сам Чайковский: он вообще считал Ленского главным героем своей оперы.

Вместе с убитым молодым поэтом гибнет и его маленький мир: усадебная Россия, страна дворянских гнезд, где поют трогательные романсы, варят варенье, танцуют на простодушных балах и наивно наслаждаются куплетами мсье Трике. Ленский убит — и в последнем действии Онегин и Татьяна встретятся на балу, как потерпевшие кораблекрушение. Вселенная Ленского была и их вселенной. Им больше некуда пойти.

Сцена ссоры из 4-й картины оперы. Первая постановка

 

Сцена последнего бала открывается фанфарами, вызывающими в памяти тему рока Четвертой симфонии.

Мы знаем, что интуиция Чайковского была верной: скоро от уклада дворянских гнезд, чье бытие оборвалось внезапно, словно после выстрела, прозвучавшего в сцене дуэли, останутся только покрытые мхом мраморные беседки и призраки в саду. Смерть этой России станет лейтмотивом драматургии Антона Павловича Чехова. Не удивительно, что создатель «Вишневого сада» восхищался «Онегиным».

В 1889 г. Чайковский и Чехов даже задумают общий проект: оперу «Бэла» на сюжет «Героя нашего времени». Но Чайковскому уже не суждено будет создать музыкального Печорина.

ТАЙНА ОНЕГИНА

В октябре 1877 г. Чайковский прислал в Москву партитуру первого действия «Онегина». Пакет пришел из-за границы, из швейцарского Кларана, где работал композитор. «Впечатление было огромное, какое-то захватывающее дух», — вспоминал один из тех присутствовавших.

С просьбой о первой постановке Чайковский обратился к Николаю Рубинштейну, директору Московской консерватории. «Постановка именно в Консерватории есть моя лучшая мечта», — объяснил он. 17 марта 1879 г. первая, консерваторская, премьера «Онегина» наконец состоялась. Удачной она не была. Но клавир оперы уже стал бестселлером. «Музыка эта имеет успех огромный, почти беспримерный по числу проданных экземпляров», — констатировали современники.

Премьера Онегина 11 января 1881 г. на сцене Большого театра была встречена — как и предвидел Чайковский — довольно холодно. Композитор был к этому готов. Он помнил провал премьеры «Кармен» Жоржа Бизе. Он верил в свою оперу, готов был ждать и ждал.

В 1883 г. Чайковский переживет ситуацию почти как в пушкинском «Моцарте и Сальери»: зайдя в московский трактир «Саратов» на Сретенском бульваре, он услышит, как механический орган (предок граммофона) пятнадцать раз подряд проиграет посетителям танцы из «Евгения Онегина». Это было признание.

Но лишь в 1884 г. «Онегин» начал триумфальное шествие на императорской петербургской сцене (со спекуляцией билетами и фантастическими очередями в кассы). В это время клавир, переведенный на немецкий язык, перешагнул границы России. За год до смерти Чайковский присутствовал на триумфальной премьере «Онегина» в Гамбурге. За дирижерским пультом стоял Густав Малер.

После «Онегина» Чайковский написал еще несколько опер на красочные неоромантические сюжеты: две из них разворачивались в условном западноевропейском Средневековье — «Орлеанская дева» (1881) и «Иоланта» (1892), и одна в таком же условном XVIII веке — «Пиковая дама» (1890).

«Разумеется, успех оперы сказывается не в первый вечер, а впоследствии, когда определится, сколько она имеет притягательной силы», — писал композитор.

Никто так и не смог объяснить, в чем все-таки состоит притягательность «Онегина». И, возможно, не объяснит никогда. И все же история Татьяны и Онегина отмечена свойством величайших опер: она понятна без слов. Сколько бы печалей и смертей ни заключала эта история, музыка искупает их все.

Музыка, которая способна дарить счастье.