НАУЧНЫЕ ЧТЕНИЯ

 

Александр МАЙКАПАР

 

Елизавета I и ее музыканты

Музыкально эрудированные монархи… Можно привести немало примеров: Мария Барбара, королева Испании, прекрасно играла на клавесине (великий Доменико Скарлатти написал специально для нее подавляющее большинство из своих 555 сонат для этого инструмента). Король прусский Фридрих II Великий играл на флейте и сочинял для этого инструмента (Иоганн Себастьян Бах написал «Музыкальное приношение» — сложнейшее многочастное произведение на тему, данную ему королем). Александр I музицировал на скрипке (Людвиг ван Бетховен посвятил ему две сонаты для скрипки и фортепиано).

Наш рассказ — о музыкальных пристрастиях английской королевы Елизаветы I и о музыкантах из ее окружения.

Если мы хотим глубже проникнуть в строй мыслей, чувств и представлений людей далеких эпох, мы вынуждены обращаться к самым различным источникам. Один из них — музыка, способная, наподобие машины времени, перенести нас в эти отдаленные времена. Более того, кажется, что никакое другое искусство не может осуществить это с такой легкостью, с такой полнотой, столь захватывающе, как музыка. Достаточно услышать несколько тактов старинной пьесы, и фантазия неудержимо уносит нас в прошлое...

К сожалению, музыка не может зазвучать с газетной страницы, но само название пьесы — ну, скажем, «Аллеманда, павана и гальярда» неизвестного английского композитора из «Дублинской вёрджинельной книги» («Dublin Virginal Book», ок. 1570) — переносит нас в Англию конца XVI века.

Н. Хиллард. Королева Елизавета, играющая на лютне. 1580

 

Музицировала Елизавета I исключительно для себя и всячески избегала обнародования своих исполнительских способностей. Однако еще Чарлз Бёрни, знаменитый английский музыкальный писатель XVIII в., констатировал, что раз она могла играть все пьесы из своей «Fitzwilliam Virginal Book», то, наверное, была очень хорошей исполнительницей, поскольку пьесы эти столь трудны, что едва ли найдется мастер во всей Европе, который отважится сыграть хоть одну из них, не поучив ее с месяц. И хотя со времен Бёрни музыковеды пришли к убеждению, что данное собрание не принадлежало Елизавете, тем не менее в нем содержится множество пьес, которые, если иметь в виду время их создания, могла играть и королева.

Кстати, инструмент, для которого они предназначались, назывался в Англии вёрджинелом. Одна из предлагавшихся этимологий возводит этот термин к английскому virgin и далее к латинскому virgo, то есть «дева», поскольку на вёрджинеле любила играть королева-девственница — на гравюре, украшающей первое печатное издание музыки для вёрджинела («Парфения», 1611), музыкантша изображена в облике св. Цецилии.

Ч. Бёрни писал свою «Всеобщую историю музыки», откуда мы заимствовали его высказывание, в 1776–1789 гг., и ему мы можем верить лишь на слово. Но вот свидетельство современника Елизаветы — сэра Джеймса Мелвилла, посланника королевы Шотландии Марии. Он сообщал 6 октября 1564  г.: «После обеда лорд Хантсден увлек меня на тихую галерею, где я мог слышать, как королева играет на вёрджинеле. Я вошел в комнату и остановился, слушая ее великолепную игру, но она, обернувшись, заметила меня и тут же прекратила играть...»

Конечно, сказать с полной уверенностью, что именно играла Елизавета, нельзя, но у Уильяма Бёрда, о котором речь впереди, есть пьеса под названием «Аллеманда королевы», и очень заманчиво думать, что Елизавета могла исполнять это произведение.

То, что Бёрд написал для королевы именно аллеманду, не случайно. Общеизвестна страсть Елизаветы к танцам. Многие композиторы писали танцы, посвящая их ей и называя ее именем. В 1599 г. испанский посол сообщал из Лондона: «...глава английской и ирландской церкви (т.е. Елизавета.— А.М.) в свои преклонные года предстала в необычном качестве: она отплясала три-четыре гальярды». Многие из танцев пришли в Англию с континента, в частности из Франции. Шекспир вкладывает в уста герцога Бурбонского такие слова: «Шлют к англичанам нас — учить их танцам: / Высоким вольтам, сладостным курантам» (Генрих V). В данном случае, вероятно, большее значение имеют прилагательные, чем существительные. Дело в том, что танцы того времени делились на две группы: «высокие» (с прыжками) и «низкие» (плавные). Таким образом, герцог Бурбонский говорит здесь, в сущности, о том, что французы учат англичан вообще всему танцевальному искусству.

Сходство этих двух картин во всем — и в стиле танца, и в композиции, и в составе музыкального ансамбля, и в деталях интерьера — камине, табурете в центре зала, даже в собаке, очевидно, традиционном символе супружеской верности (несмотря на фривольность самого танца!). Кажется, что обе картины представляют собой реплику одна другой.

Сохранилась картина неизвестного художника XVI в., изображающая Елизавету танцующей на балу с герцогом Лестером как раз «высокую вольту». 

При королеве Елизавете I особого расцвета достиг такой важнейший в музыкальном отношении институт, как Королевская капелла. Не только исполнительское мастерство хора капеллы было самым высоким в стране, но наилучшими, по-видимому, были и условия службы музыкантов. Их жалованье в три раза превышало жалованье музыкантов соборов и церквей елизаветинской Англии. Пуританство, процветавшее в стране во второй половине XVI в., привело к упадку интереса к церковной музыке, что, естественно, отразилось и на состоянии певческой деятельности. Незавидным было положение хористов. Очевидно, не случайно многие музыканты оставались католиками. Что же касается Елизаветы, то, будучи сама протестанткой, она терпимо относилась к музыкантам-католикам. Именно из Королевской капеллы вышли композиторы, искусство которых составляет одну из самых ярких страниц истории английской музыки.

Орган капеллы был одним из лучших в Англии. А если вспомнить об уничтожении органов протестантами (особенно пуританами), то можно представить себе, как стремились в капеллу английские музыканты. Среди органистов капеллы были Таллис, Бёрд, Морли, если говорить только о елизаветинцах.

Предметом особых амбиций были академические звания, присуждавшиеся Оксфордским и Кембриджским университетами. Первым степени доктора музыки Кембриджского университета был удостоен в 1463 г. Томас Сэйнтвикс. Вслед за ним обе степени — бакалавра и доктора музыки — получил Генри Эбингдон. И Сэйнтвикс и Эбингдон были удостоены этих почетных званий за имевшиеся заслуги (по совокупности работ, как мы сегодня сказали бы), а не за конкретные представленные сочинения. Позже эти звания стали присуждаться за конкурсные произведения, которые, кстати, непременно должны были быть исполнены.

Неизвестный художник. Томас Таллис. Середина XVI в.

 

Одним из первых выдающихся композиторов елизаветинской Англии был Томас Таллис (1505—1585).

С 1540 года (или даже раньше) он служил в качестве джентльмена (так называлась должность взрослых музыкантов) Королевской капеллы, оставаясь на этой должности пожизненно, следовательно, был музыкантом достаточно высокого статуса. К концу жизни Таллис, отец четверых детей, владел собственным домом. В 1575 г. он вместе со своим учеником У. Бёрдом получил от Елизаветы «исключительную», как она была названа, лицензию на продажу нот и нотной бумаги, которой до них в Англии никто не обладал. Тут же они опубликовали «Священные песнопения» (Cantiones sacrae) с пространным посвящением Елизавете. В этой антологии мотетов наряду с произведениями других авторов они поместили по 17 собственных, как полагают некоторые английские исследователи, в качестве намека на 17 лет правления Елизаветы. С финансовой точки зрения издание, по-видимому, не имело успеха, и Таллис вынужден был обратиться к Елизавете с прошением о назначении ему ежегодного жалованья.

Одним из самых ярких композиторов елизаветинской эпохи был Уильям Бёрд (1543–1623), ученик Таллиса. О его детских годах сохранилось крайне мало сведений (судя по всему, он из Линкольна). Однако известно, что уже на первой его службе в качестве органиста и хормейстера кафедрального собора в его родном городе ему было назначено жалованье значительно более высокое, нежели его коллегам, хотя Бёрду в тот момент было всего двадцать лет. И даже после того как Бёрд в 1570 г. по неизвестным причинам поссорился с церковным руководством и уехал в Лондон, он выговорил себе право получать за присылаемые время от времени сочинения четверть своего прежнего жалованья.

В 1572 г. Бёрд назначается джентльменом Королевской капеллы. В Лондоне он быстро делает карьеру. Среди лиц, с которыми он особенно тесно общался, влиятельные елизаветинские лорды. Наиболее расположено к нему было семейство Петре. Будучи католиком, Бёрд чаще всего появлялся и выступал в кругах своих единоверцев. Наиболее пышными в музыкальном отношении в среде католиков были рождественские празднества (они не проводились в тех протестантских домах, где могли быть расценены как проявление папизма).

«Гастроли» Бёрда приходились, как правило, именно на это время, поскольку в этот период он мог освободиться от обязанностей джентльмена капеллы. Таковы приезды Бёрда к Уорчестеру, дочь которого была замужем за сэром Уильямом Петре. Оба эти семейства имели репутацию нонконформистов. Да и трудно представить себе, чтобы Бёрд двенадцать дней подряд музицировал в обществе чуждых ему по вере аристократов.

Освальд Батт. У. Бёрд, внимательно проверяющий гранки «Парфении»

Это был, безусловно, волнующий момент, когда трое коллег-музыкантов — У. Бёрд, Дж. Булл и О. Гиббонс, чьи произведения составляют основу «Парфении», одного из самых ранних сборников английской музыки для вёрджинела, узнали, что отпечатаны гранки сборника. Освальд Батт, создатель замечательной серии гравюрных портретов великих композиторов для «The Oxford Companion to Music» Перси Скоулза, изобразил У. Бёрда как раз во время проверки им первых оттисков. Композитор держит в руке титульный лист.

Новость об издании «Парфении» быстро распространилась в среде музыкантов-профессионалов и любителей; издание было восторженно встречено. До этого популярные произведения, вошедшие в сборник, распространялись в рукописном виде и, следовательно, подвергались случайным или преднамеренным искажениям. В истории музыки это был чрезвычайно важный момент, поскольку английская вёрджинельная музыка являлась в эпоху Елизаветы самой богатой и значительной частью клавирного репертуара.

 

Как уже отмечалось, в 1577 г. Бёрд вместе с Таллисом публикует «Священные песнопения», и, поскольку Елизавета приняла посвящение, резонно предположить, что мотеты или по крайней мере некоторые из них исполнялись в Королевской капелле. Инициатор публикации антологии именно Бёрд, и в содружестве двух музыкантов главную роль, по-видимому, играл он, а не Таллис. 

О натуре Бёрда с достаточной полнотой можно судить по его произведениям. «Бёрд был поэтом,— пишет знаменитая клавесинистка В. Ландовска. — Прихотлив и полон нежности изгиб его мелодии, или орнаментальной линии. Она полна свежести и аромата. Бёрд любовно созерцал природу. Нет такой тропинки в лесу, на которую он усомнился бы ступить. Если он использовал народные песни, как не раз делали его современники, то у него это было не просто их разукрашиванием все новыми вариациями — нет, он выявлял самую их суть, весь их колорит. Легчайшим прикосновением Бёрд гармонизовал их, и благодаря его гению они сохранили всю свою наивную поэзию».

Положение Бёрда в музыке сравнивают с местом Шекспира в литературе. Быть может, сходство это и преувеличено, тем не менее закончить разговор о Бёрде хотелось бы дошедшим до нас фрагментом из пьесы Шекспира «Сэр Томас Мор», где имеются следующие строки: 

...то, что мы зовем фортуной,
Есть следствие велений высшей силы.
Она с рожденьем
Каждому дает Его природу.

Пер. А. Аникста

Одна из лучших пьес У. Бёрда так и называется — «Фортуна».

В противоположность поэтичному Бёрду Джон Булл не зря носил свое прозвище Bull (англ. — бык), будучи человеком грубым, порой вздорным в обыденной жизни. Бо'льшую ее часть он испытывал материальную нужду и (в составе детей Королевской капеллы) обращался к королеве Елизавете с просьбой об оказании материальной помощи. Королева назначила ему годовое содержание в 10–12 фунтов стерлингов, обещая впоследствии увеличить его, что, однако, не было выполнено. При Елизавете, между прочим, бесплатное образование для детей, служивших в капелле, было упразднено.

Неизвестный английский художник. Портрет Дж. Булла. 1586

В левом верхнем углу изображены череп, кости и песочные часы. Это не столько атрибуты популярного в то время сюжета в живописи vanitas (суета), сколько символы алхимии — науки, которой, как предполагают, Булл интересовался. Портрет этот по сей день хранится на музыкальном факультете Оксфордского университета. Это не случайно: в 1586 г. Булл получает степень бакалавра, а через шесть лет — доктора музыки университета. Преисполненный гордости, он сочиняет своеобразный музыкальный «автопортрет»: «Д-р Булл собственной персоной», довольно точно и красочно передающий его натуру.

 

Сохранился живописный портрет Булла, выполненный неизвестным английским художником.

Портрет этот очень интересен. По его периметру имеется четверостишие, обыгрывающее прозвище композитора. Перевести его можно примерно так:

Среди быков
Сильнейший воцарится,
Но с Буллом в мастерстве
Едва ли кто сравнится.

По рекомендации самой Елизаветы королевский вёрджинелист Джон Булл стал первым профессором музыки Грешем-колледжа, где должен был читать «торжественную музыкальную лекцию... два раза в неделю... теоретическую часть в течение получаса или около того и практическую в виде концерта для голосов или инструментов в остаток часа». Буллу, не владевшему латынью, в порядке исключения было позволено читать лекции по-английски. 

Из английских композиторов елизаветинской эпохи, которые по тем или иным причинам (либо из желания гастролировать и расширить свой музыкальный кругозор, либо по религиозно-политическим соображениям) значительную часть жизни прожили за границей, здесь речь пойдет о Джоне Дауленде (1562–1626).

Неизвестный мастер начала XVII века. Джон Дауленд

 

С уверенностью можно сказать (документы это подтверждают), что впервые музыку Дауленда Елизавета могла слышать 17 ноября 1590 г., когда проходил ежегодный благодарственный молебен по случаю вступления ее на престол. Два года спустя Дауленд сам играл перед Елизаветой на лютне — своем любимом инструменте, несравненным виртуозом которого он был. Выступление перед Елизаветой убеждает в том, что Дауленд пользовался расположением представителей самых высоких слоев английского общества. Поэтому особенно болезненно воспринял он отказ в должности придворного лютниста, когда в 1594 г. это место освободилось и Дауленд подал прошение. Именно тогда он решил отправиться за границу.

Во Флоренции с ним произошло странное событие, которое побудило его написать пространное письмо ко двору Елизаветы: он оказался втянутым в общество английских эмигрантов-католиков, замышлявших заговор против Елизаветы. Узнав об их планах, Дауленд спешно покинул Флоренцию и, добравшись до Нюрнберга, отправил письмо, производящее впечатление не столько покаяния, сколько доноса. Сопоставляя ряд фактов и учитывая, кроме прочего, ту легкость, с которой Дауленд в свое время получил разрешение на отъезд (вероятно, при условии, что «его уши и глаза будут открыты ко всему подозрительному»), биографы композитора высказывают мысль о возможности преднамеренной шпионской миссии, которую надлежало выполнить композитору.

Тогда, как и в наши дни, ясно сознавали, что музыкантам благодаря их профессии легче чем кому бы то ни было, внедрившись в общество, собирать информацию, в частности о готовившихся заговорах против Елизаветы. Шпионской деятельностью занимались и другие музыканты из окружения Елизаветы — Томас Морли, Альфонсо Феррабоско Старший (итальянец по происхождению, которого называли отцом английского мадригала; за ним закрепилась репутация «знаменитого шпиона»).

В 1596 г. композитор получает письмо, в котором сообщается о желании Елизаветы иметь его своим придворным лютнистом, и он отправляется в Лондон. Слава Дауленда растет. В 1598 г. он получает сонет Ричарда Барнфилда, ставший знаменитым благодаря тому, что Шекспир включил его в свой цикл сонетов «Страстный пилигрим»: 

Коль музыка поэзии близка
И как с сестрою с ней соединима,
Любовь меж нами будет велика:
Одна тобой, другая мной любима.
Тебя пленяет Дауленд, чья струна
Чарует слух мелодиями рая,
Мне Спенсер мил, чьей мысли глубина
Все превосходит, разум покоряя.
Ты любишь слушать, как звенит с высот
Кифара Феба, музыки царица,
А я люблю, когда он сам поет,
И голос Феба в сердце мне струится.
Двух муз он бог, любимы обе мной,
Обеих славлю, но в тебе одной.

Пер. В. Левика

Мы вплотную подошли к вопросу о возможном личном знакомстве Дауленда с Шекспиром. Некоторые историки высказывают даже убеждение, что именно Дауленд своими рассказами о Дании, об Эльсиноре, где он долгое время был придворным лютнистом короля Кристиана IV, вдохновил Шекспира сделать местом действия «Гамлета» Эльсинор. 

В нашем очерке речь шла лишь о нескольких композиторах из окружения королевы Елизаветы I. Но и их биографии ярко свидетельствуют о тесных связях, которые существовали при Елизавете между монархом, аристократией и артистическим миром.